Атака с левого фланга: в Москве играет международный авангардный квартет Lean Left

2 июня в Культурном центре «ДОМ» играет международный новоджазовый проект Lean Left / Vandermark/Nilssen-Love Duo Meets The Ex Guitars (Нидерланды — США — Норвегия), название которого буквально означает «Левый уклон».

Состав: Кен Вандермарк (Ken Vandermark, США) — саксофоны, кларнет; Терри Экс (Terrie Ex, The Ex), Нидерланды — электрогитара; Энди Мур (Andy Moor, The Ex), Нидерланды — электрогитара; Пол Нильссен-Лав (Paal Nilssen-Love), Норвегия — ударные, перкуссия.

Концерт проходит при поддержке посольства Королевства Нидерландов в России. Информационные партнеры — журнал «Джаз.Ру» (www.jazz.ru) и музыкальная энциклопедия «Звуки.ру».

Меломаны — знатоки и ценители свободной импровизации и авант-рока знают об этих музыкантах, наверное, почти всё, а многие ещё и видели каждого из них вживую на сцене «ДОМа» — основной московской концертной площадки для экспериментальной импровизационой музыки. Около десяти лет эти четыре музыканта регулярно выступают вместе, создавая гремучую смесь из фри-рока, авангардного джаза, свободной импровизации и нойза.

Две главные «движущие силы» голландской анархо-панк-группы The Ex на протяжении последних двадцати пяти лет — гитаристы Терри Хесселс, также известный под псевдонимом Терри Экс, и Энди Мур — всегда стремились расширять свои музыкальные горизонты, тяготея не только к эфиопскому этно (они играли с прославленным эфиопским саксофонистом Гетатчеу Мекуриа, недавно ушедшим из жизни), но и к фри-джазу и свободной импровизации, — и появление в их орбите титана мирового свободного джаза, знаменитого композитора и импровизатора, обладателя престижной премии MacArthur Fellowship чикагского саксофониста Кена Вандермарка было лишь делом времени. Барабанщиком их совместного проекта стал участник шведско-норвежского авангардного супертрио The Thing — Пол Нильссен-Лав, который уже приезжал в Москву с Вандермарком дуэтом и в трио Fire Room с норвежским электронщиком Лассе Мархаугом.

За восемь лет своего существования квартет Lean Left выпустил несколько концертных записей — четыре компактдиска и два виниловых альбома с записью концертов в знаменитом лондонском Café Oto.

ВИДЕО: Lean Left, 2015
httpv://www.youtube.com/watch?v=kGJshe8jx0E

2 июня, «ДОМ», начало в 21:00. Стоимость входного билета: в предварительной продаже — 1300 рублей; в день концерта — 1700 рублей.
Большой Овчинниковский переулок, 24, строение 4 (м. Новокузнецкая)
Информация по тел.: +7(495)953-7236

Перед выступлением в Москве гитарист Энди Мур рассказал о проекте «Левый уклон» обозревателю «Джаз.Ру» Григорию Дурново.

Григорий Дурново, обозреватель «Джаз.Ру» Фото: архив редакции и Peter Gannushkin (DowntownMusic.Net)

Как возник проект Lean Left?

— Кен Вандермарк и Пол (Нильссен-Лав — Г.Д.) играли в Амстердаме в очень симпатичном клубе OT301 и пригласили нас с Терри (Хассельсом — Г.Д.) сыграть там: мы с Терри сыграли дуэтом, они сыграли дуэтом, а потом мы решили сыграть и квартетом тоже. Получилось очень здорово. Нам захотелось продолжить. В первом нашем турне мы делили концерты на три отделения: сначала каждый из наших дуэтов играл по отдельности, а потом мы играли все вместе. Всё это определило импровизационный характер ансамбля.

Работали ли вы до этого с Кеном и Полом?

— С Кеном несколько раз. Терри неоднократно играл с Полом до этого дуэтом. Нам случалось пару раз выступать вместе на фестивалях, в одном номере или двух. В турне мы никогда до этого вместе не ездили.

Насколько я понимаю, у Кена почти за каждым его проектом стоит какая-то идея, связанная или со звучанием, или с принципом композиции. Стоит ли такая идея за Lean Left?

— Нет! (смеётся) Мы в рамках этого проекта даже не обсуждаем, что будем делать. Мы собираемся и начинаем играть вместе, и, кажется, лучше и быть не может. Мы ни разу не придумали заранее ни одной аранжировки, никакого плана. Мы только импровизируем. Просто мы поняли, что для этой группы такой подход очень годится, нам понравилось, и мы продолжили в том же духе. И я очень рад, что мы играем именно так. Думаю, и остальные участники тоже.

После концертов у нас бывает обсуждение того, как всё прошло, но не очень подробное. Мы обсуждаем нашу музыку не для того, чтобы в следующий раз сыграть лучше. За этим обсуждением нет никакой стратегии. И происходящее на концерте для нас такой же сюрприз, как и для публики.

ДАЛЕЕ: Энди Мур об идеях, проектах, о джазе и вообще о музыке 

Как в Lean Left, так и в The Ex нет баса. Есть ли в этом какая-то общая идея?

— Я в The Ex часто играю басовые партии на баритон-гитаре. Последним басистом в группе была Розмари Хегген. Когда она ушла, мы не принимали сознательного решения — «итак, больше у нас не будет баса». Мы просто решили, что пока мы не примем нового участника — а для нас это значит не просто пригласить нового музыканта в группу, он должен стать чем-то вроде нового члена семьи, ведь мы много времени проводим вместе, это не так просто, — мы подождём. Мы с Терри оба играем на баритон-гитарах, но закончилось тем, что играть на этом инструменте в The Ex стал, в основном, я. И в Lean Left я выполняю примерно ту же функцию. Я стою слева от Пола, на баритон-гитаре я в Lean Left не играю, зато я перестраиваю гитару существенно ниже стандартного тона и играю басовые партии. Иногда Кен играет низкие ноты на баритон-саксофоне, и тогда я не играю внизу. А когда Кен играет на кларнете или на тенор-саксофоне, я заполняю нижнюю строчку. В музыке, которую мы играем, не очень много свободного пространства, у нас тесно, один Пол уже заполняет барабанами много пространства. Так что речь идёт скорее о поиске звука внутри диапазона, о том, какой вклад ты можешь внести. Думаю, если бы мы все играли в верхнем регистре, уши у людей пострадали бы.

Иногда возникает ощущение, что у кого-то из вас гитара звучит немного похоже на саксофон. Намеренно ли достигается такой эффект? И кто создаёт его, если это ощущение справедливо?

— Разве? (смеётся)

Возможно, мне просто так кажется.

— Думаю, просто мы с Терри слышим то, что играет Кен, и отвечаем, играя в близком регистре. Происходит музыкальный диалог. Может быть, в эти моменты гитары действительно звучат похоже на него. Но это не значит, что кто-либо из нас пытается звучать, как саксофон. У каждого из нас есть свой звук, мы используем его уже довольно давно, и в Lean Left мы его не меняли.

Часто ли вы сейчас играете дуэтом с Терри?

— Не очень. Мы играем вместе в The Ex и в Lean Left, но помимо этого у каждого из нас есть другие проекты, где мы играем с другими музыкантами. Иногда нам случается поиграть вдвоём. Но это не как Пол и Кен — у них постоянно действующий дуэт, он занимает важную часть их творческой жизни, как The Ex для нас с Терри.

Вы сравнивали The Ex с семьёй — вы по-прежнему так относитесь к группе, вы столько же времени проводите вместе, сколько и раньше?

— Да. Терри в группе уже тридцать семь лет, Кэт (Катерина Борнефельд, барабанщица — Г.Д.) — тридцать лет, я — около двадцати семи лет. Мы проводим много времени вместе и знаем друг друга очень близко. Арнольд (де Бур, вокалист, гитарист, работает с сэмплами — Г.Д.) в группе лет восемь-девять. И мы все живём по соседству, так что в Амстердаме мы видимся часто. Иногда, когда мы возвращаемся из турне, мы отдыхаем и не видимся несколько дней. Вообще все, с кем у меня долгие музыкальные взаимоотношения, стали мне друзьями. Мне кажется, это очень связанные вещи. И это имеет смысл, потому что даже если ты с кем-то вместе играешь хорошую музыку, но быть друг с другом вместе вы не можете, — ничего не выйдет. В The Ex мы вместе путешествуем, организуем мероприятия, так что всё это очень похоже на семью. Дисфункциональную.

Почему дисфункциональную?

— Шучу. (смеётся)

Вы много играете дуэтом с другими музыкантами. Что вы можете сказать об этом формате, почему дуэт так важен для вас?

— Это лучшее, на мой взгляд, число людей для импровизационной музыки, не для группы. Получается прямой, ясный диалог, беседа между двумя людьми. У меня много таких проектов. Не все они были импровизационными, в некоторых звучала музыка, сочинённая предварительно. Но мне нравится, когда вместе работают два мозга, когда они соединяют материал и производят то, что ни один из них по отдельности не смог бы произвести. В группе такое тоже происходит, конечно. Те, с кем я играю дуэтом, опять же мои друзья: Янис Кириакидис (Yannis Kyriakides), Джон Бутчер, Анн-Джеймс Шатон (Anne-James Chaton). Они все совсем разные: Янис — греческий композитор, Анн-Джеймс из Франции, занимается саунд-поэзией, Джон Бутчер — импровизирующий саксофонист из Лондона. Ещё я играю с DJ /rupture, диджеем из Нью-Йорка. За исключением Джона Бутчера, все они не имеют отношения к импровизационной сцене, каждый пришёл из своей среды, эти пересечения сами по себе очень воодушевляют. Когда я впервые услышал Анн-Джеймса, я вообще ничего не знал о саунд-поэзии, но меня потрясло то, что он делал, и я подумал, что мы могли бы сделать что-то вместе.

Значит ли это, что идея выступить с конкретным человеком рождается до собственно музыкальной идеи? Что человек важнее музыки?

— Эти встречи происходят довольно спонтанно. Когда ты впервые играешь с человеком, это не всегда заранее запланировано. Куратор или организатор фестиваля предлагает, кто-то спрашивает кого-то. Пробуешь, а потом смотришь, как пойдёт. Мне неинтересно выступать в импровизационных составах с десятками разных людей. Всякий раз, когда я играю с кем-то новым, я думаю о том, вырастет из этого продолжительное сотрудничество или мы больше не будем этим заниматься. Я благодарен тому, что с теми, с кем всё получилось — их я упоминал до этого, — отношения развивались в течение многих лет. Человек и музыка идут неразрывно, они переплетаются.

Как образовался проект Kletka Red?

— Меня позвал Леонид Сойбельман. Он знал, что я люблю народную музыку Восточной Европы и рембетику (стиль городской авторской песни в Греции начала XX века — Г.Д.). Это был его проект, сначала в нём были он и Тони Бак. Я к тому времени был знаком с Тони и Джо Уильямсоном. Это было приятное сотрудничество, я получал удовольствие. Мы играли две старых вещи в стиле рембетика, две старых вещи в стиле клезмер, наши интерпретации. Мы не пытались исполнять аутентичную греческую музыку, это было бы нелепо и бессмысленно. Я сам всю жизнь обращаюсь к традиционной музыке других стран и исполняю их в своём духе.

Как вам кажется, произошли ли существенные изменения в подходе The Ex к созданию музыки, к материалу, к звуку?

— Не думаю. Мне не кажется, что наше звучание сильно изменилось. Я не играл в группе с её основания. Но когда я присоединился в начале 1990-х, мы отправлялись на репетицию с кучей вопросов в голове — мы не знали заранее, что у нас выйдет. Мы импровизировали, чтобы в результате рождались песни. И так было всегда.

Подозреваю, что вопросы о музыкальных направлениях вам не слишком интересны, но поскольку я беру интервью для российского издания о джазе, не могу не спросить, был ли джаз когда-либо источником вдохновения для вас, повлиял ли он на вас?

— Безусловно. Вряд ли Кен сказал бы «Нет»! (смеётся) И Пол тоже. Уверен, что то же справедливо и для Терри. Мы с ним вместе ходили в бар Bimhuis на импровизационную музыку и иногда на джаз. Когда я был помоложе, я много слушал джаза 1960-х и 1970-х, Чарли Мингуса, Орнетта Коулмана, Дона Черри. Я не очень понимал, что они там такое делали, я не пытался и не смел играть такую музыку, она мне просто очень нравилась. Когда я впервые послушал «Science Fiction» Орнетта Коулмана, я подумал: «Это же абсолютный хаос». Мне казалось, что они не понимают, что делают. Когда я слушаю эту запись сейчас, она кажется мне настолько структурированной, хорошо сочинённой, никакого хаоса я не слышу! Вся моя музыкальная концепция изменилась. Эта музыка повлияла на то, как я играю и с кем играю. Я счастлив и благодарен тому, что слышал эту музыку, она много дала мне. Но я не играю ничего, отдалённо похожего на джаз, мой инструмент… в джазе есть электрические гитары, но они звучат не так, как моя.

Какую музыку вы слушали в последнее время?

— Рембетику, кумбию. Недавно я послушал чудесного исполнителя хип-хопа Винса Стейплза. У меня маленький сын, ему два с половиной года, поэтому я обычно слушаю музыку, которая не напугает его. Он любит танцевать, поэтому я слушаю музыку, под которую он мог бы потанцевать, и я с ним вместе.