| Ким Волошин |  |
Год назад «Джаз.Ру» (и в бумажной, и в электронной своих формах) оптимистически описывал «перезапуск» Новосибирского джаз-фестиваля, имевшего на тот момент более чем 30-летнюю историю, но, увы, с досадным перерывом в первом десятилетии XXI века. Хотя «международный» статус джаз-фестиваля столицы Сибири отсчитывается с 1977 г. (когда в нём принял участие «почти настоящий» американец — живший в то время в СССР барабанщик Дэниел Мартин), по абсолютному исчислению фестиваль 2011 года оказался всего 19-м, и вторым — под новым названием «Сиб Джаз Фест» и с новыми организаторами — командой Новосибирской филармонии.
Второму фестивалю, стремящемуся к тому, чтобы стать традицией, всегда труднее, чем первому. На первый обычно тратится очень много сил и ресурсов — так много, что второму «изданию» оказывается совсем непросто переплюнуть первое (ну, так же, как ансамблю стабильного состава обычно намного сложнее записать удачный второй альбом, нежели удачный дебют).
Надо сразу сказать, что второму «Сиб Джаз Фесту» удалось если и не переплюнуть первый, то, во всяком случае, представить намного более ровную и сбалансированную программу, которую можно назвать уже не «эклектичной» или «парадоксальной» (что запросто можно было сделать в 2010-м), но «разнообразной» и «насыщенной». Мало того: это один из немногих фестивалей в России, если не единственный региональный, который сознательно отказался от демонстрации на сцене как местных талантов, так и отечественных звёзд из обычной гастролирующей обоймы, сделав акцент прежде всего на международных артистах. С точки зрения музыкантского сообщества решение, возможно, не самое популистское; но уж зато совершенно точно весьма выигрышное с точки зрения публики. Что же до уровня представленных имён, то тут всё в порядке — калибр вокалистки Ди Ди Бриджуотер или тромбониста Стива Турре ничуть не меньше, чем прошлогодних звёзд Майка Стерна или Ришара Гальяно, а саксофонист Оливер Лейк появился на сцене новосибирского Дворца культуры железнодорожников вновь, но не сольно, а в составе легендарного World Saxophone Quartet! Впрочем, обо всём по порядку.
20 октября фестиваль открылся, что называется, с места в карьер: для разогрева слушателям была предложена не какая-нибудь лёгкая развлекательная программа, а сразу с ходу — задумчивый, непростой world improv в версии трио Эрнста Райзегера, одного из самых известных нидерландских современных импровизаторов. Райзегер (Ernst Reijseger) играет на не самом распространённом в импровизационной музыке инструменте — виолончели, причём техническое его мастерство знает мало равных, и не только в классической технике игры на этом негромком задумчивом инструменте, но и в «расширенных» техниках — игре пиццикато (пальцами, а не смычком) прежде всего. При этом его стилистический диапазон исключительно широк: он много лет провёл на сцене нью-йоркского Даунтауна, умеет играть и отчаянный импров (hardcore improv, так сказать), и баланс на грани импров и новой классики, и самые разные этнические оттенки, и всё это с огромной погружённостью в музыку, с огромной отдачей, но не в виде выплеска на публику какой-то энергетической лавины, как это часто бывает в новом джазе, а в виде какой-то публичной нирваны, так что публика не сжимается в креслах от звукового напора со сцены, а, напротив, вся подаётся к сцене, пытаясь впитать негромкую, небыструю поступь неспешно разворачивающейся музыкальной ткани трио.
ДАЛЕЕ: продолжение репортажа, много фото, ВИДЕО!
Вот виолончель Райзегера, вот искушённое, но не перевешивающее в звуковом балансе фортепиано его более молодого голландского коллеги Хармена Фраанье (Harmen Fraanje)… но чу! Что это за первобытный клич, что за стон вестника неведомого ритуала пронёсся из кулис? То медленно выходит на сцену третий участник трио, живущий в Нидерландах сенегалец Мола Силла (Mola Silla).
Вокал и перкуссия Силлы как раз и делают музыку этого трио такой притягательной: там, где сперва неярко раскрывается знакомый европейский импров на грани новой академической музыки, вдруг проливается струя живой, почти животной витальности. Мола превосходно знает, какие именно стереотипы по поводу африканской музыки есть у его западной публики, и умеет эти стереотипы использовать на полную катушку. Он не воспроизводит африканской музыки как таковой; это только элементы, краски, причём очищенные от слишком прямолинейной «этничности» — это не этническая музыка как таковая, а сплавленная с западной традицией «мировая» над-традиционность. Оплетённый виртуозной виолончелью Райзегера, этот живой стержень превращает музыку трио в настоящее волшебство.
Совершенно иной взгляд на европейский джаз предложил сибирской публике другой ансамбль из Западной Европы — германское трио трубача Томаса Зиффлинга. Сам лидер (Thomas Siffling) — по нынешним меркам музыкант довольно молодой: ему 39 лет, он из Мангейма и в 2005 был награждён джазовой премией земли Баден-Вюртемберг. Его коллеги, крепкий басист Йенс Ло (Jens Loh) и очень музыкальный барабанщик Маркус Фаллер (Markus Faller), намного моложе; не удивительно, что музыка трио склоняется в сторону современной «молодёжной» музыки, а учитывая, что запад Германии — один из европейских центров nu jazz, помеси джаза и лаундж («расслабляющей» ветви клубной электроники), фокус внимания трио оказывается именно на клубно-электронных ритмах и отрешённых «чиллаут»-звучаниях, только исполнено это всё… на акустических инструментах.
Ну конечно, Майлс Дэйвис неоднократно принимается беспокойно ворочаться, когда играет Зиффлинг; ну конечно, упругие басовые грувы Йенса Ло не открывают никаких новых путей, а, напротив, вбирают в себя идеи довольно-таки уже пожилые; и конечно же, юный Фаллер очень музыкален, но занимается в основном воспроизведением того, что разработали другие барабанщики, часто — задолго до его рождения. И тем не менее это музыка весьма молодая по духу и живая по звучанию, невзирая на некоторый нарочитый меланхолизм, к которому всё время упорно клонит дело Зиффлинг, и немецкие музыканты играют её с увлечённостью и энтузиазмом, которым могут позавидовать многие уныло-серьёзные представители более поисковых направлений. Во всяком случае, опытная и придирчивая новосибирская публика приняла этот молодёжный акустический грув с большой благосклонностью.
Наконец, третье отделение первого дня стало праздником для тех, кто упорно дожидался знакомых мелодий и громкой весёлой музыки. Она таки грянула, причём в наиболее консервативном из всех возможных в джазе стилей: на сцене появился прославленный голландский диксиленд Dutch Swing College Band.
Рука не поднимается упрекать почтенных ветеранов в замшелом консерватизме, закоснелой твердолобости, заскорузлом джазовом рутинёрстве и окостеневшей затхлости исполяемой ими музыки, которая была явным вчерашним днём уже тогда, когда самый первый состав «Оркестра голландского свинг-колледжа» впервые вышел на сцену. Дело в том, что на сцену DSCB впервые вышел 5 мая 1945 года, то есть буквально в тот самый день, когда союзные войска погнали гитлеровцев из Нидерландов. А значит — готовились заранее, в подполье (таинственный Свинг-колледж был подпольной организацией!), при немцах. И хотя с тех пор у трижды заслуженного диксиленда Нидерландского королевства сменилось уже 17 составов, и на сцене сейчас музыканты всех возрастов — от >60 до примерно 35, этот дух карнавального веселья как символа освобождения, личной свободы, что бы она ни значила — музыкантам удалось сохранить, а это дорого стоит.
И потом, DSCB не просто лумпасят диксилендовые стандарты, как это делают (нота в ноту) ещё 7654 диксиленда на планете Земля: они играют их не только как развлекательный шаблон, но и как музыку. Не упрекаем же мы исполнителей, скажем, «Кофейной кантаты» И.С.Баха — развлекательной музыки своего времени — за то, что кантата эта написана не сегодня, а почти три века назад? Потому что музыкальность баховского материала, несмотря на окостенелость музыкальных средств, безоговорчно превалирует над его развлекательным, прикладным характером, который, кстати, за минувшие 275 лет стал куда менее очевиден. Развлекательность диксилендовой классики пока что слишком очевидна, хотя окостенелость средств даст форы даже классике XVIII в. Но если играть диксиленд музыкально — то даже и диксиленд может быть живой музыкой, и Dutch Swing College Band это убедительно доказали.
Второй вечер фестиваля, 21 октября, опять открылся звучанием традиционного джаза — бодрым постукиванием банджо, бодрым поухиванием тубы, бодрым дребезгом барабанов и тарелок и бодрым порявкиваньем трубы и тромбона, бодро оплетаемых саксофоном и особенно кларнетом. Бодро. То заслуженный «Сибирский диксиленд» п/у трубача Сергея Гершеновича представлял своим землякам не менее заслуженного гостя — финского кларнетиста Антти Сарпилу.
Сразу заметим, что по своим стилистическим склонностям Сарпила, хоть и консерватор, но предпочитает всё-таки не диксиленд, а более поздний стиль — свинг (вспомним, например, его более чем удовлетворительную имперсонацию Бенни Гудмана с оркестром им. Олега Лундстрема в Москве в августе этого года, на фестивале «Джаз в саду Эрмитаж»). Так что и «Сибирскому диксиленду» на сей раз приходилось играть больше свингового четырёхчетвертного «бум-бум-бум-бум», нежели традиционного диксилендового «бум-ца, бум-ца». Играли весело, публика радовалась, Сарпила был техничен и временами даже артистичен. Возможно, это не самое интересное лицо, которым мог повернуться к сибирской публике современный финский джаз, но, по крайней мерке, марку европейского уровня кларнетисту удалось удержать вполне.
Зато во втором отделении произошла радикальная стилистическая перемена: на сцену вышел квинтет из Нидерландов, называемый турецким словом Baraná («посиделки с музыкой»), и называемый именно так не без причины. Фронтмен «Барана» (ударение на последний слог) — именно турок, точнее — нидерландец турецкого происхождения Бехсат Увез, который не только поёт в традиционной турецкой этнической манере, но и играет на ближневосточной фольклорной перкуссии и на двух струнных инструментах из Малой Азии — саз и баглама.
Сразу надо сказать, что, в отличие от музыки трио Райзегера, этот голландский коллектив представлял не «европейскую импровизационную музыку с элементами неевропейского этно», а «неевропейское этно с элементами европейской имповизации». Тем не менее, сделать это музыкантам удалось вполне органично, а соло сильного аккордеониста Барта Леливельта регулярно выводили квинтет из пространства общедоступной этно-попсы в некое новое измерение. Впрочем, и «попса» здесь весьма условная: для некоторых песен Увез, например, использовал лирику великого таджикско-персидского поэта XI-XII веков Гиясаддина Абульфатха Омара ибн Ибрахима аль-Хайяма Нишапури, известного западному миру как Омар Хайям.
Но все ждали, конечно, третьего отделения. Лучший сибирский джаз-оркестр (и один из лучших биг-бэндов России) — биг-бэнд Владимира Толкачёва играл с Ди Ди Бриджуотер (Dee Dee Bridgewater), опытнейшей и именитейшей вокалисткой, одной из тех, на ком сейчас вообще держится традиция классического джазового женского вокала, свежим лауреатом премии Grammy (третьей в её коллекции) и просто чрезвычайно фактурной, харизматичной и напористой певицей.
Ди Ди впервые приезжала в нашу страну ещё в 1969 году юной студенткой в составе биг-бэнда Иллинойского университета; с тех пор много воды утекло, куда-то делась роскошная причёска «афро» (в последние годы Ди Ди вообще предпочитает брить голову до состояния бильярдного шара, что для консервативного взгляда выглядит, конечно, необычно, но в то же время и весьма оригинально), но мастерство и крепчайшая артистическая хватка мадам Бриджуотер всё растут и крепнут.
Её кредо на сцене — нескрываемый эротизм. Эротизмом проникнуто не только её пение, она всё время говорит об эротике, намекает на эротику и, похоже, даже на самом деле «о ней всё время думает», как тот солдатик из старого анекдота. Возможно, это тоже кого-то шокирует, как и блестящий череп певицы, но этим шокированным предлагается встать из кресла и отправиться погулять в сибирский лес. Потому что эротизм Ди Ди — это правильный эротизм. Так и надо, Ди Ди. Тем более, когда под рукой (точнее, в руках!) у тебя такой мощный, вышколенный, умелый и мастеровитый биг-бэнд, как толкачёвский, а твой декларируемый эротизм так удачно уравновешивается сдержанностью, мудростью и даже определённой интеллектуальной холодностью такого сильнейшего бэндлидера, как Владимир Толкачёв.
Начиная концерт, Ди Ди предупредила, что сейчас они с оркестром будут заниматься любовью. Примерно так и получилось, но это make love оказалось совершенно метафизическим: железная воля Толкачёва в сочетании с мощным темпераментом Ди Ди дала чисто музыкальный, чисто эстетический результат, хотя, конечно, очень пряный и даже волнующий. Тут даже не хочется теоретизировать, разбирать отдельные пьесы и приёмы: просто — ай, молодцы, спасибо за час подлинного джаза!
Третий день фестиваля (22 октября) открыл тот самый World Saxophone Quartet, о котором я уже упомянул выше. Открыл, правда, с некоторым опозданием: хотя музыканты были уже в готовности за сценой, выходить на неё им внезапно запретил приехавший с ними роуд-менеджер из французского агентства 3DFamily. Оказалось, что по вине французского агентства часть музыкантов в Москве опоздала на пересадку с европейских направлений на новосибирский рейс, пришлось брать новые билеты, и агентство, в лучших традициях «акул шоу-бизнеса», решило взять за горло организаторов фестиваля и стрясти с них компенсацию этих непредвиденных трат. Около получаса за сценой продолжались малоприятные переговоры, свидетелем которых случайно стал автор этих строк, причём заложниками непрофессионализма французской фирмы, решившей подзаработать на уже не вполне существующем коллективе (World Saxophone Quartet вообще-то официально уже прекращал выступать), оказались как музыканты, так и более тысячи собравшихся в ДКЖ зрителей. Тем не менее, организаторам фестиваля всё же удалось найти компромиссное решение, и концерт начался.
Понятно, что без покойного Джулиуса Хэмфилла «Мировой саксофонный квартет» уже не тот новаторский коллектив, каким он был в 1980-е гг. (Хэмфилл умер в 95-м). Тем не менее, приехавший в Новосибирск состав располагает как минимум тремя настоящими суперзвёздами саксофонного искусства в его новоджазовом изводе: это уже упоминавшийся Оливер Лэйк (Oliver Lake, преимущественно на альте), матёрый Хамиет Блуиэтт (Hamiett Bluiett, преимущественно на баритоне, но также на изогнутом сопрано и на кларнете) и сверхнапористый Дэвид Мёррей (David Murray, преимущественно на теноре и на бас-кларнете). Жаль, что с ними не приехал и заменявший Хэмфилла много лет Джеймс Картер — тот-то вообще один из самых свирепых «технарей» на всех видах саксофонов; но и британец Тони Кофи (Tony Kofi), приехавший вместо него, оказался весьма хорош на альте и сопрано.
Представленную World Saxophone Quartet‘ом программу трудно назвать прорывной, но, судя по всему, почтенные ветераны новоджазового саксофона и не ставят перед собой прорывных задач: они просто представляют публике возможности ансамблевого звучания разных комбинаций всех видов саксофонов (правда, без бас-саксофона, но зато плюс кларнет и бас-кларнет), и при этом стилистически довольно разнообразно комбинируют музыкальную ткань квартетного звучания. Они то играют общепонятные, почти ритм-н-блюзовые текстуры с рявкающей риффовой басовой партией (исполняемой баритон-саксофоном), то вдруг обрушивают на слушателей плотные эпизоды экстремального звукоизвлечения, способные, как представляется в первые секунды, напрочь порвать публике барабанные перепонки кажущейся какофонией, a на деле довольно тонко выстроенные; но больше всего впечатляют выписанные лирические или философские моменты, вроде того, что автору этих строк удалось невзначай запечатлеть на видео.
ВИДЕО: World Saxophone Quartet в Новосибирске исполняет «Long March to Freedom» Хамиетта Блуиэтта
[youtube=http://www.youtube.com/watch?v=MIpbXjcvb6k]
смотреть на YouTube
Планировалось, что всемирно известный тромбонист Стив Турре (Steve Turre) выступит в Новосибирске с Краснодарским биг-бэндом, которым до 2010 года руководил Георгий Гаранян. Но в результате каких-то таинственных организационных процессов российские гастроли Турре перешли к томскому организатору Асхату Сайфуллину, который давно занимается приглашением тех или иных известных западных джазменов при условии собственного участия в их выступлениях (на контрабасе). Нужно объективно заметить, что с Турре сводный ансамбль Асхата, собранный из трёх разных городов (сам Сайфуллин — Томск, молодой барабанщик Игнат Кравцов — Екатеринбург, плюс два новосибирца: пианист Евгений Серебренников и внезапно добавленный в последний момент тенор-саксофонист Николай Панченко), звучал стройнее и сыграннее, чем это обычно бывало: возможно, музыкантам удалось порепетировать вместе, быть может — даже и не один раз, что благотворно сказалось на общем звучании. Ну, а соло Панченко и, понятное дело, самого Турре были и просто очень хороши.
Турре явно чувствовал себя с ансамблем достаточно органично, что в особенности проявлялось в его взаимодействии с барабанщиком Кравцовым и саксофонистом Панченко. Но, при всём уважении к российским участникам, шоу вывез на себе всё-таки сам Стив. Колоритный и артистичный, он не только мастерски играет на тромбоне — хотя, конечно, именно его игра на тромбоне составляет главное музыкальное содержание сета, причём содержание весьма разнообразное: все пять сыгранных им пьес разрабатывали разные стили (модальный джаз, соул-джаз, свинговая традиция, пост-боп и хардбоп, соответственно).
У него есть ещё один gimmick, который он пустил в ход всего дважды за выступление, но зато уж по полной программе: игра на морских раковинах! Рядом с музыкантом на небольшом столике разложено около десятка тропических раковин, от огромных до совсем маленьких (с кулак), и в каждой раковине в области завитка (верхнего окончания) проточен канал, точь-в-точь как в мундштуке трубы или тромбона; дуя в этот «мундштук», можно извлечь одну-две ноты (а передуванием — так и все три-четыре, если раковина достаточно велика). И если в первом эпизоде игры на seashells Турре только поманил слушателя этой своей тембровой краской, то во втором, достаточно развёрнутом, он умудрялся не просто играть на раковинах какие-то звуки (стремительно меняя их, чтобы добыть как можно больше нот), но играть на них музыку!
Конечно, это дело чрезвычайно трудоёмкое и требующее огромной концентрации (ведь чтобы получить все ноты хроматической гаммы, музыкант должен по очереди дунуть примерно в полудюжину раковин!), но как дополнительная краска внутри программы концерта этот «коронный номер» Стива Турре делает честь его изобретательности и… терпению, ведь все эти раковины он сам подобрал и обработал так, чтобы на них можно было играть!
Финал фестиваля. Al Foster Band. Барабанщик Эл Фостер, проработавший у Майлса Дэйвиса в трёх разных составах в общей сложности 13 лет (больше, чем кто бы то ни было ещё), вновь в России, и на этот раз в его квартете вместо ожидавшегося израильтянина Эли Диджибри оказался талантливый нью-йоркский саксофонист Маркус Стрикланд (Marcus Strickland), плюс ещё два очень крепких музыканта: басист Даг Уайсс (Doug Weiss) и пианист Адам Бёрнбаум (Adam Birnbaum). Хотя у Майлса барабанщик играл в «электрический» период и, следовательно, прославился исполнением прежде всего фанковых грувов, в своём собственном составе Фостер играет стопроцентную мэйнстримовую традицию — то, что в Нью-Йорке звучит в самых консервативных джаз-клубах типа Birdland. И играет её превосходно. Тут явно отдохнули сердца всех, кто шёл на джазовый фестиваль с желанием услышать прежде всего джазовый мэйнстрим.
Но главный сюрприз ждал публику на «бис». Фостер спросил зал, что именно новосибирцы хотели бы услышать «на закуску». Из зала были стремительно выкрикнуты названия полудесятка джазовых стандартов, и выбор Эла поразил: он решил сыграть названную самой первой «My Funny Valentine», да ещё и в трио, без саксофона! Никто, никогда, ни при каких условиях не заканчивает выступление балладой. Тем более — когда это последний сет фестиваля. Но Фостер — закончил. И не прогадал! В этом «бисе», нарочито неторопливом и задумчивом, сыгранном как бы вполголоса, во всю незаурядную ширь развернулся примечательный пианист Бёрнбаум, заставив думать, что в его арсенале вообще-то намного больше музыкальных средств, чем может показаться по исполнению стандартов в обычном мэйнстримовом квартете.
Ну, что ещё сказать? Второе «издание» фестиваля удалось. С интересом ждём третьего!
