| Кирилл Мошков Фото: Павел Корбут |
 |
13 сентября в Концертном зале им. Чайковского в Москве играл Eldar — восходящая звезда американского джазового пианизма. Настоящее имя звезды — Эльдар Джангиров. С 12-летнего возраста Эльдар, родившийся и начавший играть на рояле в Бишкеке (Кыргызстан), живёт в США; победив на престижных конкурсах в возрасте 13-14 лет, он через несколько лет получил контракт с мэйджор-лейблом Sony, на котором выпустил несколько успешных альбомов; один из них («Re-Imagination», 2008) был номинирован на премию «Грэмми».
Фамилия Эльдара трудна для его американской публики, поэтому на обложках его дисков и афишах выступлений стоит просто Eldar (произносится «Элдар», с ударением на первый слог). Однако на концерте в Москве, проходившем в рамках III Большого фестиваля Российского национального оркестра, 24-летнего пианиста представляли исключительно как Эльдара Джангирова, и сам он старался общаться с публикой и музыкантами на русском языке, на котором в быту уже много лет не говорит и (по его собственному признанию пятилетней давности) в целом практически забыл. Тем не менее, своих корней Эльдар явно не забывает: как пианист он формировался исключительно в рамках русской классической фортепианной школы (под влиянием матери, которая была преподавательницей фортепиано в Бишкеке) и всегда подчёркивает это в интервью и на своих мастер-классах. Он впервые выступал в Москве (да и в России до сих пор он играл только 10-летним, на фестивале в Новосибирске в 1997 г., за год до эмиграции), и надо сразу сказать, что Москва приняла молодого американского пианиста как своего.
ДАЛЕЕ: подробный репортаж с концерта, много фото
Поскольку концерт проходил в рамках фестиваля РНО, не удивительно, что основную интригу концерта составляли выступления Джангирова с симфоническим оркестром, в качестве академического пианиста, способного вплести в академическую ткань несколько джазовых каденций. Концерт открыло именно такое произведение — известные «Вариации на I Got Rhythm» для оркестра и фортепиано соло Джорджа Гершвина (1933-34), последнее симфоническое произведение мастера американской музыки. Взяв мелодию одного из своих самых популярных песенных сочинений — «I Got Rhythm», хитового номера из мюзикла «Girl Crazy» (1930), Гершвин написал довольно обширное сочинение, где узнаваемая тема песенки излагается то оркестром, то фортепиано, чередуясь вариациями в разных стилях, музыкальных системах и типах ритмического движения. Пьеса давно стала не только джазовым стандартом сама по себе (хотя Гершвин писал её вовсе не для джазового исполнения): её гармоническая последовательность, так и называющаяся у музыкантов «Rhythm changes» («аккорды из ‘Ритма’»), легла в основу бесчисленных пьес других авторов (например, «Dexterity», «Steeplechase», «Moose The Mooche» и «Anthropology» у Чарли Паркера, «Cotton Tail» у Дюка Эллингтона, «Lester Leaps In» у Лестера Янга, «Oleo» Сонни Роллинза, «Rhythm-A-Ning» у Телониуса Монка и т.п.).
Известная эклектичность симфонических вариаций на её тему не была преодолена в исполнении Джангирова и РНО: напротив, провисающие паузы на стыках оркестровой ткани и сольных каденций, связанных Гершвином друг с другом чисто механически, были как-то даже подчёркнуты дирижёром (Михаил Татарников) — не знаю уж, сознательно или нет; в результате модернистское произведение Гершвина стало звучать как постмодернистское, особенно учитывая мощные пианистические возможности Эльдара, который ни секунды не сомневался, обрушивать ли на слушателя в каждой следующей сольной каденции всю свою впечатляющую технику (особенно в «джазовой» вариации, прозвучавшей как какая-то ужасная страйдовая буря).
Это не первый раз в жизни Джангирова, когда он играет с симфоническим оркестром: так, всего полтора месяца назад он играл похожую программу с Симфоническим оркестром Сан-Диего в Калифорнии. Тем не менее, основной формат для молодого пианиста — джазовое трио, и оно не заставило себя ждать.
После «Ритма» оркестр удалился, и на сцену вышли участники постоянного гастрольного трио Эльдара — в настоящее время это барабанщик Тодд Стрейт (он был постоянным участником трио Джангирова с 1999 по 2008 г. и, как видим, снова начал с ним гастролировать) и контрабасист Эрл Трейвис. Последовали несколько номеров, известных по недавним альбомам Эльдара, прежде всего его лучшей, видимо, записи последних лет — «Virtue» (2009), откуда был взят первый же сыгранный с трио номер, авторская пьеса «Daily Living».
Сказать, что Эльдар быстро эволюционирует — трудно. Однако он эволюционирует. Да, его крышесносящая скоростная техника в динамике f, ff и fff («громко», «очень громко» и «до невозможности громко», и всё это в самых быстрых темпах — то, что американские критики называют «пиротехникой») никуда не делась, и вряд ли денется: именно этим подросток из далёкого таинственного Кыргызстана взял в начале прошлого десятилетия американскую аудиторию, и отказываться от гарантированного куска хлеба ему вряд ли нужно. Роль ритм-секции в этих ураганных нотных залпах — держать мотор на высоких оборотах, и ритм-секция его держит, как правило — в виде лихорадочно прерывистого восьмидольного пульса. Но нельзя не отметить, что пульс этот стал мягче, чем раньше, и что Эльдар стал чаще, увереннее и намного более зрело применять и другие динамические решения, в том числе приём разрежения фактуры, когда музыкальная ткань вдруг делается в разы менее плотной, в левой руке пианиста перестают громоздиться сверхскоростные горы аккордовых слоёв, он концентрируется на мелодическом развитии (пусть пока и не очень надолго), и даже пульс ритм-секции зачастую переходит из пулемётных 8/8 в упругий, увлекательный четырёхчетвертной свинг.
Порадовала, например, авторская пьеса Эльдара «Hope» (не записанная пока на студийных альбомах) — плавная и мелодичная. Интересно прозвучало и новое прочтение «Point of View» с первого альбома Эльдара на Sony — «Eldar» (2005: там пьесу с юной звездой играл знаменитый саксофонист Майкл Бреккер, ныне покойный): именно здесь отлично прозвучал этот приём — риффовая основа, текучее восьмидольное ритмическое движение и внезапный эффектный переход в свинг с разрежением фортепианной фактуры, когда импровизационное развитие стремительной паутиной нарастающе длинных фраз уходит почти исключительно в правую руку.
Вообще говоря, представляется, что основная проблема творческого роста Эльдара как джазового пианиста — это, как ни странно, его сильная левая рука. Это особенно слышно в его сольном музицировании (он сыграл одну пьесу соло, как на его новейшем, 2011 года, альбоме «Three Stories» с сольными изложениями музыки Гершвина). Регулярно поднимаемая Эльдаром буря в левой руке оттягивает на себя его тактическое внимание, он буквально упивается огромными возможностями в нижней и средней части клавиатуры, где выстраивает левой рукой какие-то пирамиды, столпы, башни и зиккураты — а мелодическое развитие при этом динамически зависает, склоняясь перед мощью его левой руки. Но, в общем, эти проблемы начинают постепенно отступать, как уже было сказано: вундеркинд вырос, и его зарождающаяся зрелость начинает проявляться в игре, хотя и не такими широкими шагами, как, возможно, хотелось бы.
Во всяком случае, московскую публику (причём преимущественно не джазовую, а академическую, чего и следовало ожидать на фестивале РНО) Эльдар взял: были и овации, и большие букеты роз, и даже выход трио на «бис» (после настоятельных требований публики) в конце первого отделения — была сыграна «Moanin’» Бобби Тиммонса с дебютного альбома Эльдара 2005 г., запомнившаяся упругим, плотным свинговым ходом на протяжении всей пьесы (впервые за весь концерт) и впечатляющими соло рояля (кажется, сплошной цепочкой блок-аккордов!) и контрабаса.
Второе отделение открыла «What Is This Thing Called Love?» Коула Портера (1929), которую трио Эльдара сыграло вместе с двумя солистами Российского национального оркестра — флейтистом Максимом Рубцовым и трубачом Владиславом Лавриком. Академические музыканты играли по нотам, но весьма ритмически свободно, органично участвуя в свингующей ритмической ткани, а соло Рубцова на флейте так и вообще можно было бы назвать совершенно джазовым и при этом весьма зрелым.
После некоторой заминки на сцене появился весь состав оркестра, и было исполнено сочинение Эльдара Джангирова «Iris». На альбоме 2009 г. «Virtue» это была очень симпатичная джазовая баллада, а в аранжировке для фортепиано с симфоническим оркестром она превратилась в эдакий симфоджаз, красивый и мягкий. Исполнение запомнилось богатейшей арпеджированной сольной каденцией Эльдара.
Логическим финалом вечера стало исполнение Российским национальным оркестром и Эльдаром Джангировым вершинного сочинения пионера американской музыки Джорджа Гершвина — «Rhapsody in Blue» (1924). Её Эльдар тоже уже играл много раз, в том числе совсем недавно — с симфоническим оркестром Сан-Диего, так что был хорошо подготовлен, да и на его новейшем альбоме «Three Stories» имеет место весьма сильно исполненная версия «Блюзовой рапсодии» для фортепиано соло.
Известно, что оригинальная оркестровка «Рапсодии» была сделана Фредом Грофе, пианистом и аранжировщиком оркестра Пола Уайтмана, по заказу которого Гершвин и писал это сочинение для затеянного Уайтманом концерта «An Experiment in Modern Music». Известно также, что Гершвин не слишком серьёзно отнёсся к заказу, но в январе 1924, играя на бильярде, вдруг услышал от своего брата Айры, что до концерта остаётся чуть больше месяца и вообще-то сочинения в стилистике соединения симфонических звучаний и джазовых интонаций заказаны не ему одному, и у других авторов они уже готовы! Поэтому композитору пришлось работать с лихорадочной скоростью, и к премьере в нью-йоркском Эолиан-Холле 12 февраля 1924 г. были готовы только оркестровые эпизоды, а сольные фортепианные каденции не были выписаны — у дирижёра в партитуре было просто написано «wait for nod» (ждите кивка). Гершвин за роялем в значительной степени сымпровизировал продолжительные каденции (он был блестящий импровизатор, хотя и совершенно не джазовый) и в нужный момент действительно кивал Уайтману, после чего вступал оркестр. Фортепианная партия была окончательно зафиксирована Гершвином в нотах только после премьеры, поэтому мы в точности не знаем, как именно звучало первое значительное произведение современной американской симфонической музыки при премьерном исполнении.
Дух этих обстоятельств был полностью сохранён Эльдаром и РНО. Ну, то есть, темп исполнения «Рапсодии» остался таким, как принято после появления «окончательной» редакции партитуры, выполненной тем же Фредом Грофе в 1942 г., уже после смерти Гершвина — вальяжно-оживлённым в «танцевальных» эпизодах, величаво-поступательным в оркестровых tutti, без стремительной лихорадочности ранних версий. Нет и той характерной, слегка даже гипертрофированной «оживлённости», утрированности, едва ли не шаржевости звучания отдельных моментов, которые известны по первой сохранившейся записи «Рапсодии», сделанной Гершвином и оркестром Уайтмана в июне 1924 г. Но импровизационный дух в каденциях сохранён: наряду со знакомыми фразами из гершвиновского текста, Эльдар много и органично импровизировал, и одна из его каденций носила даже своего рода постмодернистский характер — внезапно заглянув за горизонт доступных во времена Гершвина возможностей, молодой пианист слегка намекнул на огромный арсенал джазового пианизма, развившийся после гершвиновской эпохи, в течение буквально полуминуты набросав крохотных скетчей из разных джазовых стилей, вплоть до Маккоя Тайнера.
И снова овация, настоящая, щедрая. Пришлось Эльдару, трижды появившись на поклон, вызвать из-за кулис своё трио и при сидящем тут же (и одобрительно кивающем) оркестре сыграть пусть и не слишком глубокий, но зато щедрый на виртуозную «пиротехнику» джазовый бис — «Donna Lee» Чарли Паркера.
Ну, что тут можно сказать? Молодец!
