Пианист Вагиф Садыхов отметит свой юбилей в Доме Музыки

10 октября в Камерном зале Московского международного Дома музыки состоится юбилейный концерт пианиста Вагифа Садыхова.
В концерте, кроме юбиляра, примут участие трубач Пётр Востоков, саксофонист Сергей Головня, барабанщик Алексей Беккер, контрабасист Макар Новиков и тромбонист Вадим Ахметгареев, а также вокалистки Анна Бутурлина и Анастасия Глазкова и кубинская группа перкуссии п/у Овера Серрано.
Концерт организован представительством Фонда Гейдара Алиева в Российской Федерации. Вход на концерт — по пригласительным билетам, которые можно заказать по телефону (495)433-7354.

Юбилей, которому посвящён концерт — это день 6 июня, когда пианисту Вагифу Садыхову исполнилось 65 лет. Имя Садыхова постоянно встречается на страницах исследований по истории советского джаза с 1960-х гг. И в постсоветскую эпоху Вагиф продолжает плодотворно работать: играл с Игорем Бутманом, его ансамбль несколько лет постоянно выступал в московском «Ле Клубе», пока тот не закрылся.
О жизни и творчестве Вагифа Садыхова на наших страницах рассказывает его коллега, пианист Валерий Котельников, который в 1960-70-е гг. много работал на московской сцене, но затем переехал в Чикаго, затем в Филадельфию, где работает по основной специальности (он врач), но и джаз не оставляет (о чём см. серию его очерков о джазовой Филадельфии в «Полном джазе» версии 1.0 в 2003 г. — очерки первый, второй, третий, четвёртый и пятый).

Эти заметки посвящены одному из самых талантливых джазовых музыкантов, которых мне довелось слышать в моей тесно связанной в джазом жизни. И, как часто бывает с талантливыми людьми, он никогда не занимался пиаром. Юбилеи его не отмечались до сих пор в торжественной обстановке, как у некоторых его более напористых коллег. Частично эти заметки основаны на воспоминаниях самого Вагифа.

Первый раз мы увидели и услышали Вагифа, когда он приехал в Москву в 1966 году. Это был интеллигентный аккуратный мальчик в очках. Было что-то беззащитное в выражении его лица (за все эти годы он практически не изменился). Среди музыкантов ему было присвоено прозвище «Маленький Мук» по имени героя одноименной сказки (у большинства музыкантов были прозвища: Валерий Пономарёв — «Парамон», Герман Лукьянов — «Лука», Валерий Сермакашев — «Фома», Александр Гореткин — «Варвара», Алексей Козлов — ну, это понятно… ). Вагифу было тогда 19 лет, и он только что поступил в консерваторию в родном Баку (вскоре перевелся на заочное отделение). Помню, как в кафе «Молодёжное» он сел за рояль, сыграл несколько вещей и сразу всех нас покорил — это был 100% американский джаз. Позже мы познакомились ближе.

Вагиф происходит из музыкальной семьи, богатой талантами. О себе он вспоминает:

— Родился в Баку, в четыре года пел арии из опер, а также неаполитанские песни на концертах в детском саду. Постаралась сестра, водила меня в оперу, на концерты — и вообще, семья была музыкальной. Играли: отец, брат, сестра — на народных инструментах и на фортепиано. Сказалась генетика по отцовской линии.
Мой прадед был легендой, непревзойденным таристом и певцом на востоке. Его приглашали на выступления шахи Персии, шамахинские ханы, султаны. Его одаривали перстнями, ценными коврами и другими подарками. Во время этих выступлений на пиршествах происходили соревнования музыкантов (сродни джем-сешну). Один из таких случаев описан в истории азербайджанского искусства. На один из меджлисов в Иране, куда царевичем Насреддин-Шахом был приглашен исполнитель на таре Садыг-джан (так его звали уменьшительно, полное имя — Мирза-Садыг), были созваны лучшие музыканты для соревнования. Весь путь от места встречи тариста конным экскортом до самих покоев, выделенных ему во дворце, был устлан коврами. Садыг-джан продемонстрировал такое мастерство, что шах наградил его золотой медалью «Шири-Хуршуд». А в Тебризе, когда местный знаменитый тарист вызвал Садыг-джана на состязание, тот в ответ ножом срезал все лады на шейке тара.Увидев это, местный музыкант отказался от соревнования, заранее признав себя побеждённым, и поцеловал Садыг-джану пальцы.
Джаз и народная музыка, в данном случае восточная, по сути идентичны. И там, и там — импровизации, образ, передача настроения и, конечно, большое мастерство. Народная музыка — еще и огромный кладезь поэзии.
Отец решил, что я стану музыкантом, в детском саду меня рекомендовали в музыкальную школу-одиннадцатилетку при Азгосконсерватории. Я поступил в семь лет и стал учиться. Во втором классе, когда мне исполнилось восемь лет, отец с большими трудностями приобрел фортепиано. Когда грузчики подняли тяжеленный «Ростов-Дон» на второй этаж и внесли в квартиру, я тут же уселся за фоно и сыграл «La Paloma» («Голубку») на слух. Соседка, тетя Поля, расплакалась, все, в том числе и я, были растроганы и счастливы.

В это время, в середине 50-х, в СССР появилось большое число любителей джаза. Большое влияние оказал оркестр Глена Миллера, который звучал в кинофильме «Серенада Солнечной Долины», дважды (в 1943 и в 1957 годах) прошедшем по всей стране. Другим значительным событием стало начало в 1956-м году на «Голосе Америки» джазовых передач Уиллиса Коновера, которые позволяли музыкантам и любителям джаза во всем мире быть в курсе всех событий. Именно в эти годы в СССР появилась плеяда талантливых джазовых музыкантов нового поколения и — что ещё важнее — аудитория, способная оценить их искусство. В Москве появились молодёжные джазовые кафе (1961), проводились концерты и фестивали.

В Баку позиции джаза в то время были весьма сильны. Увлекались джазом и ученики музыкальной школы. По свидельству Вагифа, они «собирались вокруг рояля, на котором я играл соло Оскара Питерсона, и компенсировали отсутствие баса и барабанов, выстукивая ритм по струнам».

Вагиф рано начал профессиональную деятельность:

— В 14 лет я был приглашён работать в ресторане «Дружба», возвышающимся над Бакинской бухтой, с замечательным видом на Каспийское море. В этом роскошном огромном заведении играло не одно поколение лучших бакинских джазовых музыкантов. Всех приезжавших в город знаменитостей приглашали и угощали только там. На барабанах играл замечательный музыкант Валерий Багирян, на конрабасе — Степан Степанян (он долгое время был руководителем ансамбля и координировал джазовую жизнь в заведении). Начав в первый раз в жизни работать на сцене, я постоянно прятался за роялем, старался не смотреть в зал, боясь встретиться взглядом со знакомыми, закрывался пюпитром. Все это я делал, чтобы мой отец не узнал о настоящем промысле своего любимого сына, которого он и музыкальная школа благословили на роль известного в будущем классического исполнителя.
В один из таких дней к нам в город Баку приехал на гастроли Эдди Рознер со своим оркестром, и вечером дня приезда оказался вместе с известным композитором Родионом Щедриным за столом напротив, в десяти метрах от сцены. Я, помню, в это время играл что-то в редакции Оскара Питерсона из концерта в Карнеги-холл. Через несколько минут взгляды важных персон сосредоточились на сцене. Они стали аплодировать, а затем я был приглашен к столу и познакомился с гостями. После всех комплиментов и расcпросов Эдди Рознер предложил мне работу в своем оркестре, но я тогда был еще маленьким, выступал инкогнито и не мог сам ответить за себя.

Тогда же вместе друзьями-студентами Вагиф организовал симфоджаз, который, «после бурного своего взлёта и бесплатной экслуатации комсомолом в течении всего года, приказал долго жить — а ведь был очень хороший оркестр из лучших студентов консерватории и музыкальной школы-десятилетки, нас даже по Москве (радио «Маяк») передавали».

Через пару лет Вагиф приехал в Ленинград, где приятель повёл его на репетицию оркестра Иосифа Вайнштейна и познакомил с музыкантами.

— Гена Гольштейн сразу же произвел на меня большое впечатление. Познакомившись, он попросил что-нибудь сыграть вместе с ударником (Станислав Стрельцов) и басистом (Виктор Смирнов). Я сыграл несколько стандартов, и тут место вокруг рояля окружили все музыканты биг-бэнда, а Гена предложил сыграть с оркестром. Я сыграл несколько композиций из репертуара оркестра (Каунт Бэйси, Дюк Эллингтон) и, с волнующим меня удовольствием от совместной игры, уступив место Давиду Голощекину, спустился в зал. Гена попросил меня по окончанию программы подойти в оркестровую. Я заметил реакцию на свою игру Гены, Иосифа Вайнштейна, Кости Носова и других, ощутил тёплое отношение оркестрантов. После окончания программы Гена с Иосифом Владимировичем долго и подробно расспрашивали меня о моей жизни, тогда еще в Баку, а затем вдруг предложили переехать в Ленинград и работать в оркестре. Это было второе и самое лестное предложение за мои 17 лет, и я тут же согласился.
За день до отъезда Гена вместе с И.В.Вайнштейном договорились со мной, взяв у меня все координаты и сказав, что сделают мне через свои каналы временную прописку для устройства на работу и будут держать меня в курсе всех дел. Я уехал к себе в Баку, к тому времени я был рассекречен в ресторане, в единственном месте, где можно было играть. Летом я окончил школу при консерватории, сдал экзамены по специальности и по композиции на «отлично» и поступил на первый курс консерватории по классу фортепиано.
Наступила осень. Меня, первокурсника консерватории, готовили к грядущим концертам и конкурсам, но сам я знал, что скоро уеду и буду заниматься джазом. И вдруг в один прекрасный дней меня приглашают в кабинет ректора и сообщают, что я по приказу министра культуры Азербайджана должен командироваться вместе с вокальным квартетом «Гая» в Москву для участия во всесоюзном конкурсе эстрадной песни. Надо сказать,что радости моей не было предела. Во-первых меня командировала солидная организация на самых серьёзных основаниях (неопровержимый факт для родителей), во-вторых — я был очень много наслышан о Москве и московских музыкантах, казалось, судьба делает мне подарок. Кроме того, квартет «Гая» был в то время самым лучшим, на мой взгляд, вокальным квартетом в СССР. Они лихо пели многие американские джазовые evergreens из репертуара Hi-Lo’s, Four Freshmen и др., и вообще были очень симпатичные и джазовые ребята. Баку был и сейчас есть один из красивейших и музыкальных городов, куда джаз пришел еще в 30-е годы, я думаю, что это связано с индустриализацией Азербайджана в то время за счёт сырьевых ресурсов. Уже в начале XX века в Баку стали приезжать многие западные магнаты, на глазах менялся и архитектурный облик города и, естественно, местными жителями перенималась европейская, американская, в том числе и джазовая, культуры. Во времена моего проживания в Баку город считался третьим джазовым центром в Союзе наряду с Москвой и Ленинградом.

Добавим от себя, что Баку каким-то магическим способом порождал талантливых музыкантов, которые потихоньку перебирались в Москву. Бывший бакинец Володя Сермакашев руководил «КМ-квартетом» в кафе «Молодёжное» (с 1966 года — с Вагифом в качестве пианиста). Московские бакинцы выманили уже упоминавшегося великолепного барабанщика Валерия Багиряна. Позже к ним присоединился невероятно талантливый трубач Виктор «Арзу» Гуссейнов и многие другие.

Однако вернемся к Вагифу. В результате «конкуренции предложений» он перевёлся на заочное отделение Бакинской консерватории и перебрался в Москву, где присоединился к «КМ-квартету». Как мы уже заметили, ленинградцы тоже хотели видеть Вагифа в своем городе. Однако он выбрал Москву, с которой связана вся его последующая жизнь. Правда, в конце 90-х он уехал в Баку, но вернулся в 2001-м и с тех пор является постоянным участником московской джазовой сцены.

Кафе «Молодёжное» было в середине 60-х центром джазовой жизни в Москве. И «КМ-квартет» (Владимир Сермакашев — тенор-саксофон, Вагиф Садыхов — фортепиано, Андрей Егоров — контрабас и Владимир Аматуни — ударные) был его штатным составом, хаус-бэндом.

АУДИО: слушаем «КМ-квартет» 1967 г. (уникальная запись из коллекции первого советского джазового радиоведущего Аркадия Петрова) — «Нежный блюз» Вагифа Садыхова

(правила использования материалов коллекции в настоящий момент не разрешают скачивание — только прослушивание в потоковом режиме)

Здесь собирались музыканты, организовывались джемы. Порой здесь можно было увидеть и зарубежных мастеров. Запомнился один эпизод. Летом 1967 г. в Москве проходил очередной международный кинофестиваль. Американская актриса Сэнди Деннис (получившая приз за лучшую женскую роль в фильме «Вверх по лестнице, ведущей вниз») приехала с мужем — легендарным джазовым баритон-саксофонистом Джерри Маллиганом. Джерри привезли в КМ и устроили джем-сешн, где ему пришлось играть на альт-саксофоне (организаторы не смогли найти приличного баритона и одолжили новенький золотой «Сельмер» у Валентина Ушакова). Ну, понятно, радости московских музыкантов не было предела. Но многие обратили внимание, что Джерри добродушно улыбался, слушая соло других музыкантов, но как только очередь доходила до Вагифа, подходил к фортепиано и не отрывал глаз от рук пианиста…

АУДИО: слушаем выступление Джерри Маллигана и «КМ-квартета», 1967 г. (уникальная запись из коллекции первого советского джазового радиоведущего Аркадия Петрова)
Solo: Vladimir Sermakashev — tenor sax, Gerry Mulligan — alto sax, Vagif Sadikhov — piano
Andrey Egorov — bass, Vladimir Amatuni — drums

(правила использования материалов коллекции в настоящий момент не разрешают скачивание — только прослушивание в потоковом режиме)

В дальнейшем подобное внимание к Садыхову проявляли многие джазовые мэтры из-за океана, среди них и Бенни Грин (сам великолепный пианист), и саксофонист Джонни Гриффин, и многие другие. Сам Вагиф считает, что этому вниманию он обязан особому чувству свинга, которое у него развилось под влиянием не только пианистов джаза, но и биг-бэндов и популярной музыки. Я помню, как-то он мне поставил запись бразильской вокалистки Аструд Жильберту, исполнявшей бродвейские мелодии с симфоджазом, и сказал: «Смотри, какое удивительное чувство свинга!»

Мы подружились. В общении с ним мне расрылась необычайная глубина, как бы трёхмерность и многокрасочность его музыкальной одаренности. Прежде всего — его владение звуком. В маленькой комнате, которую он снимал по приезде в Москву, стояло обшарпанное прокатное пианино «Калуга». Он умудрялся извлекать на этих «дровах» любые звуки. «Вот смотри, это Ред Гарланд», говорил Вагиф, и я слышал хрустальные звуки, которые отличали этого пианиста. «А это — Уинтон Келли», и все тут же менялось — точно, звуки и фразировка Келли. Много позже Вагиф, перебравшись уже в собственную квартиру, приобрел кабинетный рояль «Эстония» и в один из вечеров демонстрировал нам с женой такое разнообразие звучаний, что мы до сих пор вспоминаем об этом как об одном из самых ярких музыкальных событий в нашей жизни.

Кроме совершенного владения фортепианным звуком Вагифа отличало (ну и сейчас, конечно, отличает!) идеальное чувство ритма и то, что я назвал бы ритмической дисциплиной. В его джазовом исполнении ритм присутствует как в последовательности музыкальных фраз, так и в последовательности нот внутри самой фразы. Как-то я обратил внимание на «неритмичность» фраз одного талантливого музыканта и высказал предположение, что элементы спонтанности в импровизации могут приводить к некоторой ритмической сумбурности. Вагиф ответил:

— Я не думаю, что сумбурный ритм — признак неожиданности или спонтанности. Как ты знаешь, время никогда не прощает суеты, разве что мы, профессиональные слушатели, зная своих кумиров, понимаем, что они выкинули в том или другом эпизоде (например — Чарли Паркер). В этой судороге скорей всего нами прослеживается неадекватность выдающегося исполнителя, тогда как спонтанность является самой главной движущей интригой всей импровизации и не может выйти за пределы времени. Применяя нестандартные решения в ансамбле, особенно гармонические, надо знать правила «игры в бисер». Я хочу сказать, что музыкально-профессиональный и интелектуально-интуитивный уровень исполнителей должен находиться на очень высоком уровне, что позволит игрокам через все лабиринты рискованной захватывающей игры убедительно завершить композицию.У меня такие моменты возникали и возникают очень часто…

Я глубоко убежден, что качество создаваемой музыки, которое, в конечном счете, можно определить как выбор определенных звуков и расположение их наилучшим образом в музыкальном простанстве, зависит от вкуса композитора. Точно так же и исполнение музыки зависит от музыкального вкуса исполнителя. А при исполнении импровизационной музыки в жанрах джаза как выбор нот, так и их звучание целиком определяется музыкальным вкусом музыканта. У Вагифа несомненно безукоризненный вкус — и в этом я вижу его самую сильную сторону, и вот почему джазовые профессионалы, от Эдди Рознера до Джерри Маллигана, немедленно обращали на него внимание.

Кафе «Молодёжное» и другие московские джаз-кафе одно за другим были закрыты после событий в Чехословакии в 1968 году. Причину в двух словах сформулировал барабанщик из состава КМ Володя Аматуни (у которого брат работал в партийных органах и всё ему объяснил): «Джаз — это американская музыка, и, играя джаз, мы пропагандируем американский образ жизни». Многие музыканты были в отчаянии. Один знакомый трубач видел причину «наезда» на джаз в том, что «мы играем импровизации по-американски» и начал разрабатывать свою систему импровизации «по-советски». Профессиональным джазменам оставалась работа в ресторанах — но там надо было играть «Тбилисо», «В Намангане яблоки…» или «Последнюю элктричку». Кое-кто ушел аккомпанировать эстрадным певцам (так Андрей Егоров, басист из «КМ-квартета», стал работать с Людмилой Зыкиной, да и Вагиф успел поработать с Иосифом Кобзоном). Многие нашли пристанище в больших оркестрах (прежде всего у Олега Лундстрема и Александра Горбатых). Вагифу тоже пришлось и играть в эстрадных оркестрах, и аккомпанировать патриотическим певцам, и аранжировать музыку членов Союза Композиторов, которые были не в состоянии сделать это сами.

В конце концов он присоединился к ансамблю «Мелодия», которым руководил сначала Георгий Гаранян, а затем — Борис Фрумкин. Здесь играли его единомышленники, прежде всего — тенорист Алексей Зубов (позже, когда Алексей переехал в США, его место занял Стас Григорьев), и трубач Виктор Гуссейнов, с которыми он создал Джазовый квинтет солистов, у коллекционеров пластинок советского джаза получивший название по имени своего единственного альбома (1983, «Мелодия») — «Барометр» (плюс басист Игорь Кантюков и барабанщик Александр Симоновский). Это был замечательный высокопрофессиональный и творческий ансамбль. Они много экспериментировали, писали свою музыку, которую записывали в в фонды радио. Тут подошла перестройка, в стране многое переменилось, а я уехал в Чикаго, заниматься наукой… и на этом позвольте остановиться.

Меня всегда интересовало, как рождается музыка. Этот вопрос я задал Вагифу. Вот что он ответил:

— Музыка мной пишется по состоянию души, то есть по настроению; затем, «протрезвев», я начинаю бороться с самим собой, как бы подбирать одежду, бороться с пошлятинкой, если она вдруг может присутствовать. Скажу откровенно,это для меня самый мучительный процесс, тем более с моим самокопанием при выборе одного из многих вариантов. Музыка появляется как бы из твоего музыкального генома, интелектуального банка, и она свойственна только тебе. Для меня в этом смысле среди наших музыкантов эталоном творческого человека являются Герман Лукьянов, Виталий Долгов, Юрий Маркин.

Мы знаем замечательных пианистов, с безукоризненной техникой, которые обрушивают на нас каскады звуков… но как-то это не доходит до сердца, скорее воспринимается как барабанное соло. А другие исполнители трогают до глубины души, и каждая нота является значительной, и каждый пассаж — органичным.. (И это то качество, которое есть у Вагифа. — Авт.).

— Ты должен полюбить инструмент, на котором играешь. И тогда он ответит тебе взаимностью.

Этот ответ может показаться несколько мистическим, но разве не является мистикой воздействие музыки на нас?

В заключение у меня вопрос к читателю (надеюсь, что хотя бы один прочитает до этого места мои заметки, которые получились довольно неуклюжими):

Для чего Бог создал человека? Варианты ответа:
1. Для того, чтобы через него транслировать на Землю божественную музыку;
2. Для того, чтобы у себя на небесах наслаждаться божественной музыкой, которую создают некоторые удачные экземпляры рода человеческого…

ВИДЕО: Трио Вагифа Садыхова

Вагиф Садыхов в интернете