Как трио Кондаков-Волков-Гайворонский взялось за Даргомыжского, и что из этого вышло

реклама на джаз.ру erid: 2VtzqxFQyTa рекламодатель: ип панкова мария евгеньевна инн 500803407703

NEW: 30 января, Санкт-Петербург, Малый зал Филармонии (Невский, 30) — Трио КВГ вновь представляет программу «В поисках Даргомыжского»!

Кирилл Мошков

Во первых строках своего сообщения о концерте санкт-петербургского трио Кондаков-Волков-Гайворонский в московском культурном центре ДОМ 14 января автор должен признаться, что испытывает особый интерес к продолжающимся уже не одно десятилетие попыткам соединить музыкальное наследие русской классической музыки и язык джаза. Делалось это и в 60-е, и во все последующие десятилетия, и будь то простой «джаззинг» (аранжировка классики для джазового оркестра с «освинговыванием» ритмики), или же более глубокая переработка — во многих случаях русским джазменам удавалось действительно добиться органичного единства национальной классики и джазовой современности. Да и то сказать, если такое единство удавалось азербайджанским, польским или кубинским джазменам, то почему не должно удаваться русским?

Тем не менее, действительно глубокое погружение в этом направлении предпринимается не так уж часто. И не может не радовать, что пианисту Андрею Кондакову, контрабасисту Владимиру Волкову и трубачу Вячеславу Гайворонскому глубокое погружение удалось с редкой органичностью.

Немного предыстории. Дуэт Гайворонского и Волкова был одним из самых заметных явлений на советской новоджазовой сцене на протяжении всех 80-х годов прошлого века. Не говорю «ярким», потому что главные краски на палитре дуэта были неяркими, даже приглушёнными. Впоследствии, уже после распада дуэта в середине 90-х, кто-то из наших авторов метко назвал их «тихим дуэтом». Тихо, но глубоко осмысляли они самую разную музыку, но все их поиски лежали в русле «нового джаза», причём в том его изводе, что исповедует «компровизацию», равночестность композиторского и импровизационного подхода, более того — их непрестанное взаимоперетекание.

С 1995 года Слава и Владимир пошли каждый своим путём: Гайворонский погружался в метафизические глубины современной камерной композиторской музыки на грани академической, а импров-стихию приручал в дуэте с аккордеонисткой Эвелиной Петровой; Волков играл рок-импров с собственным «Волковтрио», сотрудничал с рок-музыкантом Леонидом Фёдоровым (в последнее время — и с его группой «Аукцыон»), погружался в аутентизм барочной музыки (на виоле да гамба), а кроме того — играл вполне европейский джаз с проектами при участии валторниста Аркадия Шилклопера и пианиста Андрея Кондакова.

Кондаков, музыкант редкостно широкого профиля, играет буквально всё: с Бутманом-старшим и образцовой американской ритм-секцией из Эдди Гомеса и Ленни Уайта записывал образцово американский джаз собственного сочинения; с бразильскими музыкантами сочинял и записывал музыку в бразильской стилистике, которую крупнейшие авторитеты, вроде трубача Клаудио Родити, однозначно признали за подлинно бразильскую музыку; а с Волковым и Шилклопером часто заступал за авангардную грань, на территорию «нового джаза».

К 2003 году последний шаг был сделан: Кондаков, Волков и Гайворонский образовали равносторонний треугольник, в котором нет лидера, но все трое вносят равный вклад, образующий сумму большую, чем простое сложение композиторской мудрости Гайворонского, моторной экспрессии Волкова и джазовой романтичности Кондакова. С тех пор в Петербурге появился яркий (в том числе — сценически яркий) новоджазовый проект на пересечении стилей и направлений, в котором прежняя приглушённость «тихого дуэта» уравновешена жарким темпераментом пианиста, а его лиричность и песенность дозированно углубляется привычкой трубача и контрабасиста к глубинной деконструкции комфортных созвучий.

У трио много интересного собственного, авторского материала, причём точность и подробность проработки этого материала, по контрасту со многими другими составами, не может не удивить понимающего слушателя. И это при том, что, скажем, Вячеслав Гайворонский вовсе не считает материал трио тонко проработанным. Вот как он отзывался о трио КВГ в своём интервью журналу «Джаз.Ру» (#4-2007 — кстати, на обложке того номера был как раз Гайворонский):

— …Я не думаю, что мы органично работаем на то, что я называю композиционной или композиторской идеей. Но каким-то образом этот обмен в нашей троице создаёт нечто непредсказуемое, что мы можем назвать спонтанной импровизацией. Я в этом проекте просто радуюсь и отдыхаю. Это три достаточно свободных музыканта, которые музицируют на ту тему, которую один из нас предлагает. У нас нет плотной работы над материалом, к которой я привык — шлифовать каждый эпизод, каждый звук, запоминать каждую удачу, чтобы потом из этого выжать что-то совершенное, абсолютно универсальное. Этого здесь нет. Здесь скорее свободное музицирование. Конечно, оно тоже немножечко структурируется, обрастает какими-то своими внутренними правилами, приёмами, но не более того. То есть это, по-моему, не совсем проект. По-моему, мы все трое в этом трио отдыхаем от тех нагрузок, которые выпадают на нашу долю в других проектах.

И вот в ДОМе 14 января трио КВГ впервые представило программу, целиком состоящую из музыки одного композитора, причём не входящего в состав трио. Более того, этот композитор — Александр Даргомыжский (1813-1869), видный русский композитор из периода «между Глинкой и Мусоргским», причём представлен он не музыкой из самой знаменитой своей работы — оперы «Каменный гость», а сочинениями самого камерного, самого интимного жанра русской музыки — романсами.

ДАЛЕЕ: подробный анализ концерта, много фото, видеосъёмки из ДОМа!

Трио сыграло шестнадцать пьес на темы романсов Даргомыжского, которые условно можно было разделить на три основных типа:

а) музыкальная ткань Даргомыжского звучит в интересном переложении (или, как это определяет Гайворонский, «транскрипции»), в котором узнаётся исходный материал, но сама транскрипция при этом вполне оригинальна. Импровизационная «стихия» практически не выявляется в форме соло.

Пример: «Владыко дней моих», романс 1837 г. на стихи Александра Пушкина («Отцы пустынники и жены непорочны,/ Чтоб сердцем возлетать во области заочны, / Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв, / Сложили множество божественных молитв…»)

[youtube=http://www.youtube.com/watch?v=hQT5hN5FR-s]

б) исходный материал узнаётся, но подвергнут широкой переработке, главным образом для того, чтобы дать маскимальную свободу импровизаторам, предложив каждому определённый отрезок пьесы для импровизационных соло, имеющих самый разнообразный характер. Как правило, наиболее романтические по характеру соло принадлежали Кондакову, а наиболее экспрессивные — Волкову (просто в силу свойственного этим музыкантам темперамента).

Пример: «Я всё ещё его люблю», романс 1851 г. на стихи Юлии Жадовской («Безумная, я всё ещё его люблю, / Я всё ещё его люблю!»)

[youtube=http://www.youtube.com/watch?v=PPFr0tw2mmA]

в) исходый материал узнаётся, но подан, обработан и исполнен в сугубо юмористическом, гротескном ключе. Буйство импровизации. Гайворонский входит в раж, речитатирует отдельные строки романса. Общий восторг. Впрочем, на записи это наверняка производит более странное впечатление: эти номера надо слушать исключительно на концерте, чтобы погрузиться в атмосферу лёгкого музыкантского берсерка.

Примеры: больше всего запомнился романс «Ты вся полна очарованья», в котором Гайворонский чередовал строки романса, сыгранные на трубе и пропетые речитативом, причём нарочито форсированным голосом. Наибольший восторг публики вызвал момент, когда очередная «вокальная» строчка содержала в себе один лишь страстно выкрикнутый призыв «Отдайся мне!». В эту же группу можно отнести «Лихорадушку», текст которой Гайворонский читал речитативом и воистину лихорадочно, и бис — юмористический «Мельник», в котором Слава и вовсе не играл на трубе, зато пел оглушительным «медвежьим» голосом, убедительно изобразив подвыпившего мельника… стоя перед публикой на четвереньках. О, этот славный музыкантский юмор.