| Кирилл Мошков фото автора |
 |
Окончание. См. первую часть репортажа.
После перерыва на сцену большого зала Pakkahuone вышел квартет патриарха финского джаза — саксофониста и флейтиста Юхани Аалтонена. В этом году Аалтонену, стоявшему в 60-е у истоков финского джаза вместе с покойным ныне барабанщиком Эдвардом Весалой, исполняется 75, но он по-прежнему так же радикально бескомпромиссен, как и 30-40 лет назад, только ансамбль у него новый — к давнему партнёру, басисту Уффе Крокфорсу, пишущему для Аалтонена часть музыки, добавился ещё более давний, барабанщик Рейска Лайне, с которым Аалтонен начинал свой путь в джазе добрых пять десятилетий назад, а также пианистка Иро Хаарла, которая на фортепиано в этом квартете играет немного, а вот на арфе — довольно обильно.
ДАЛЕЕ: продолжение репортажа, много фото, видео!
Если описывать музыку квартета кратко, то это очень спокойный, мягкий, медленный фри-джаз. В зависимости от тембровой фактуры (рояль или арфа, тенор-саксофон или флейта) он становится то громче и активнее, то легче и сдержаннее, но добродушно-мягкая его эмоциональная природа не меняется. Это не музыка протеста — это музыка собственных, финских корней: коров, хуторов, полей, лесов и озёр. Если американский фри-джаз — это музыка про ярость, боль и борьбу, то фри-джаз Юхани Аалтонена — про рыбалку. При рыбалке ведь тоже можно испытать довольно сильные эмоции…
Должен сознаться, что я специально ждал выступления американского квартета Mostly Other People Do The Killing. Саксофонист Джон Ирабагон, трубач Питер Эванс, барабанщик Кевин Шиа и басист Моппа Эллиотт уже достаточно сильно нашумели за последнее время по джазовым фестивалям — настолько, что читатели старейшего американского журнала DownBeat в 2010 году назвали их «восходящей звездой» среди джазовых малых составов. Хотелось посмотреть своими глазами, о чём тут речь.
Для начала барабанщик показательно, первым же нарочито неловким ударом сбивает крэш-тарелку и как бы случайно выкидывает за спину палочку — мол, простите, увлёкся. Постоянные, головокружительные, быстро начинающие утомлять смены ритма, фактур, динамики — всё это держится на барабанщике, который то лупит в установку, то вызывает массу микрофактур, от звуков радионастройки и микроритмов до гудков и звонков, из ударного контроллера типа «октапад». Музыка фантасмагорического карнавала, ошеломляющие повороты, ничто не остаётся неизменным больше, чем на четыре такта, за фанком — диксиленд, за диксилендом — блюз, который разлагается во фри-джаз и нойз, скачки темпа, танцы на грани эпилепсии…
Даже в одном темпе фактуры постоянно сменяются, причём уследить за логикой их смены сложно, если просто не ожидать специально наименее логичного решения. Гангстерский джаз сменяется фри, lo-fi — яростным импровом, и всё это — на протяжении считанных тактов. Публика вовсе не обязательно врубается или даже включается: кажется, многие принимают это за шутку, но это не шутка, это реальный… мнэээ… абзац. Как только кажется, что возник провис, что шутка затянулась, что слушатель уже привык к тем восьми тактам в одном стиле, которые только что играл квартет, как тут же разухабисто выезжает что-нибудь новенькое — чаще всего, «гангстерский» джаз с неправдоподобными, утрированными, комически гипертрофированными соло.
Это как возведение статуй из обломков скульптур разных веков. Первые несколько секунд забавляешься, радуясь тому, как ловко вместо глаза присобачен пупок, вместо локтя — колено, как хорошо на ступнях мраморной статуи уместился бронзовый бюст и как прекрасно голову ему заменила, простите, нижняя часть тела ещё какого-то изваяния. Но постепенно начинаешь задаваться вопросом: а почему бы просто не изваять пусть скучную, но новую и целую статую, у которой есть руки, ноги, ступни и, так уж и быть, пупок, пусть даже совсем не реалистичный?
Постепенно эта модель начинает утомлять. Модель ради модели? Метод ради метода? В джазе есть благородный подвид исполнителей — «музыкальный цирк»: солисты, которые играют каскады невероятных трюков на своих инструментах, играют с великолепным техническим совершенством, ошеломляя молодых музыкантов, показывая им, что импровизационное искусство — это вовсе не обязательно пристойно-спокойное респектабельное занятие (в галстуке!), что оно может быть весёлым, неформальным и «кайфовым». Так вот то, что играют Mostly Other People Do The Killing — это тоже своего рода музыкальный цирк, но «цирк композиции» скорее, чем «цирк исполнительства». Принцип здесь — не «вот как много нот мы можем сыграть на единицу времени», а «спорим, мы не сыграем ни одной фактуры длиннее восьми тактов так, чтоб вы успели соскучиться». Как ни парадоксально, фактуры не наскучивают — наскучивает метод. Прежде всего потому, что это действительно метод ради метода, пародия ради пародии.
Видимо, в лице лидера проекта, басиста Моппы Эллиотта, американский джаз осознал некий застой, но пытается взрывать стагнацию не поиском новых выразительных средств, а тотальной деконструкцией технологии исполнительства. Можно ли это всерьёз выдержать более предоставленного американскому квартету на фестивальной сцене часа? Должен сознаться, что я и часа не выдержал.
Дневная программа главного зала завершалась выступлением ансамбля Marc Ribot Sunship, во главе которого, как ясно из названия, стоит (точнее, всё время сидит) легенда нью-йоркского Даунтауна — гитарист Марк Рибо. Особый интерес этот новый проект ветерана авангардной гитары представляет потому, что гитаристов в нём, собственно, два, и второй — это активно продвигаемая в последнее время Мэри Халворсон. Кроме гитаристов, в ансамбль входят барабанщик Чэд Тейлор (знакомый московской публике по выступлениям с трио Digital Primitives) и контрабасист Джейсон Аджемян.
Ваш корреспондент был особенно заинтересован возможностью послушать Халворсон в новом контексте, так как хрупкую барышню с гитарой в последнее время наперебой хвалят на всех доступных мне языках и во всех источниках, которые я читаю (журналы, сайты, блоги). В то же время лично мой опыт слушания новой звезды авангардной гитары очень скромен — я слышал Мэри в 2009 г., когда она приезжала в Москву с Энтони Брэкстоном, и остался в некотором недоумении, так как её манера и техника игры показались мне, если можно так выразиться, не вполне развитыми и вряд ли адекватными тем волнам похвал, которые на неё обрушивались уже тогда.
Начав с места в карьер с жёсткого фри-джаза в две гитары, Marc Ribot Sunship сразу же раскрыли цель и источник своей музыки. Ключевое слово — «Sunship»: предмет изучения этого ансамбля — музыкальный контекст посмертно выпущенного альбома Джона Колтрейна «Sun Ship» (запись 1965, выпуск 1971), знаменовавшего его окончательный переход к фри-джазу, но в то же время записанного ещё классическим составом колтрейновского квартета. Материал, который играют Рибо сотоварищи, не обязательно впрямую связан с материалом альбома, но характерные тональные серии, из которых Колтрейн строил импровизированные темы своей первой «настоящей» фри-джазовой записи, не оставляют сомнения в источнике этой музыки.
Надо сказать, это по-хорошему авантюрный ход: исследовать музыку, созданную саксофонистом, посредством двух гитар! Две гитары и становятся главными действующими лицами ансамбля, при всей надёжности и отзывчивости ритм-секции, и основной эстетический конфликт звучания ансамбля пролегает именно по линии различий в тембре, манере и технике игры двух гитаристов.
У Халворсон звук более электрифицированный, искажённый, но в то же время более старомодный (под 60-е) чем толстый, жирный, слегка «перегруженный» звук гитары Рибо. И она совершенно по-другому играет. Основа импровизаторской манеры Мэри — аккордовая игра, причём она явно изучала в молодости (ещё до учёбы на джазовом отделении нью-йоркского Университета Новой школы) как классическую гитару, так и фламенко (это слышно по её аккордике, по тому, какие именно аккорды она выбирает и как их аранжирует). Безусловно, за последний год она сильно продвинулась как импровизатор, хотя основная причина моего недоумения общими восторгами в её адрес никуда не делась: она по-прежнему жёстко, сухо и, с моей точки зрения, некрасиво обрывает звуки, не даёт им дозвучать толком, и вообще относительно вольно обходится с длительностями и с той стадией каждого отдельного гитарного звука (или аккорда), который называется sustain/release — удержание и затухание. Что, впрочем, совершенно не затмевает её действительно блестящей импровизаторской фантазии и широкого спектра идей, которые она весьма умно заявляет и реализует на инструменте. Вывод: чисто технические особенности игры Мэри Халворсон помешали мне сразу разглядеть в ней действительно самого оригинального и интересного из новых авангардных гитаристов последних лет; каюсь, но эти особенности продолжают мешать мне стать её безоговорочным поклонником — хотя это, как говорится, касается только меня.
Ну, а Рибо-то уж не разочаровал тем более. Ещё в 80-е он выделялся среди нью-йоркских импровизирующих гитаристов, во-первых, огромной стилистической широтой, практически всеядностью (среди тех, с кем он сотрудничал — весь цвет американской кративной музыки, от Джона Зорна до Тома Уэйтса), а во-вторых — глубочайшей укоренённостью в блюзовой классике. Сама эстетика звука гитары у Марка Рибо — сугубо блюзовая: звук в ней ценится не чистотой или правильностью, а тем, насколько сильные эмоции он способен передать или вызвать. И на концерте в Тампере, тем более — на таком благодатном материале, как колтрейновский «Корабль Солнца», он развернулся во всю ширь, что было тем более интересно на фоне его постоянного взаимодействия с Халворсон. Что до выразительных средств, то особено запомнился классический для Рибо трюк с переходом от внутреннего звука электрогитары к внешнему (когда гитарист поворотом ручки громкости выключает звукосниматель, одновременно придвигая к струнам микрофон: в результате звук электрогитары не пропадает, но как бы теряет объём, обретая совсем иную тембровую фактуру).
Пока в большом зале перестраивали аппаратуру для вечерней программы, ваш корреспондент пересёк площадь между Pakkahuone и Telakka: на малой сцене начинался концерт финского экспериментального квартета К-18 (произносится это «Каа-кахдексантойста»), во главе которого стоит 37-летний гитарист Калле Калима. Ценители авангарда, наверное, вздрогнут, если узнают, что большую часть своего времени Калле живёт в Берлине и играет в составе известной поп-джазовой группы Jazzanova. Ценители мировых ритмов наверняка одобрительно кивнут, узнав, что Калима записывался с проектом Inspiration/Information под руководством знаменитого африканского барабанщика Тони Аллена и финского электронщика Джими Тенора. Среди тех, с кем он выступал и записывался — музыканты очень широкого стилистического спектра: от звезды лейбла ЕСМ польского трубача Томаша Станько до звезды нью-йоркского даунтауна басиста по прозвищу Сирон. Но собственное творчество финского гитариста сейчас в основном концентрируется вокруг проекта K-Kahdeksantoista, который работает на тонкой грани между новой импровизационной музыкой и академическим авангардом. Калле Калима пишет для этого квартета негромкую, задумчивую, временами почти гипнотическую музыку и реализует её в студии и на сцене с тремя сильными партнёрами. На саксофонах в проекте К-18 играет 32-летний Микко Иннанен, который после окончания хельсинской академии имени Сибелиуса выступал с широчайшим спектром самых передовых скандинавских, европейских и американских импровизаторов. Необычность гармонической ткани ансамбля обеспечивает аккордеонист Вели Куйяла, который известен изобретением одного из самых необычных и редких инструментов современной академической музыки — четвертьтонового аккордеона. А за нижний звуковой этаж в звучании ансамбля К-18 отвечает ветеран финской новой импровизационной музыки, контрабасист Теппо Хаута-Ахо.
ДОПОЛНИТЕЛЬНО: слушать подкаст о K-18
Именно на выступлении К-18 я и восхитился тем, как в Тампере слушают джаз, да не просто джаз — сложную авторскую музыку на грани новой академической. Аншлаги в большом зале на выступлениях звёзд можно отнести на счёт талантливой рекламы. Но битком набитый клуб, где, вместо того, чтобы идти слушать заезжих знаменитостей, местная публика с интересом и вниманием слушает местных артистов? Как это делается, интересно? Именно этот опыт нам нужно срочно перенимать. Кажется, я уже знаю, что буду спрашивать у директора фестиваля Миннакайсы Куйвалайнен, если Бог даст ещё раз оказаться на фестивале в Тампере.
Вечерняя программа в большом зале открылась выступлением Tin Hat. В составе калифорнийского квартета меланхолической музыки — очередная замена: на фортепиано и аккордеоне (точнее, главным образом на аккордеоне) теперь играет Роб Райх, но три ключевых игрока — скрипачка Карла Килстед, гитарист Марк Ортон и кларнетист Бен Голдберг — на месте. На месте и основые принципы формирования репертуара этого популярного у нас коллектива, так что я позволю себе процитировать свою собственную рецензию на их диск 2010 г. «Foreign Legion» из предыдущего бумажного номера «Джаз.Ру»: «Фирменная «фишка» Tin Hat — сочетание парадоксального набора тембров чисто акустических инструментов с крайне неторопливыми темпами, узнаваемыми стилистическими признаками «между кантри и фолком» и пристальным вниманием к свободной импровизации. […] При всей непонятности свободной импровизации для среднестатистического слушателя даже самой «неформатной» и, простите за выражение, «продвинутой» музыки (которая в действительности, как правило, находится внутри парадигмы популярных форм, только вне их коммерческой обоймы), у Tin Hat свободная импровизация так строго контролируется и заключена в настолько строгие и чёткие рамки, что среднестатистический слушатель вообще не воспринимает её как таковую, а, скорее, поглощает автоматически вместе с упаковкой изящно выстроенной, умело аранжированной, почти песенной и в результате — вполне доступной формы».
Всё так и есть. Только нужно выкинуть слово «почти»: в концертной программе форма окончательно определяется как песенная — ведь Карла Килстед не только играет на скрипке, но и поёт меланхолические песни печального и страшного содержания, эдакий «шансон макабр». Всё в музыке «Жестяной шляпы» — медленное, тихое, деликатное, щемящее, пугающее, внутренне неспокойное, но крайне сдержанное и динамически ровнейшее. Публика это дело обожает, и финская публика — не исключение.
Финальным концертом Tampere Jazz Happening для вашего корреспондента стало выступление мегахэдлайнера фестиваля, музыканта, чей портрет был даже вынесен в этом году на обложку фестивального буклета — контрабасиста Дейва Холланда. Точнее, квинтета Дейва Холланда: это не просто «звезда и аккомпаниаторы» — это именно ансамбль равноправных музыкантов, хотя один из них старше и известнее остальных. Квинтет — живой организм, в котором все пять индивидуальных манер и стилей участников не взблёскивают отдельными гранями, а органично сливаются в единую, общую манеру и стиль. Естественно, такое взаимопонимание, такая одухотворённая работа на общий результат складывается не за несколько дней: скоро пятнадцать лет, как с Холландом работают саксофонист Крис Поттер, вибрафонист Стив Нельсон и тромбонист Робин Юбэнкс, и даже самый недавний член квинтета, барабанщик Нэйт Смит, пришёл в состав «всего» семь лет назад. Мне довелось видеть квинтет два года назад на Киевском джаз-фестивале, и должен сказать, что, при очевидном обновлении репертуара, ансамбль Холланда стал ещё совершеннее во взаимодействии между членами, а каждый солист ещё прибавил в мудрости и точности своих выразительных средств, если это возможно. Впрочем, быть может, сыграла роль длительная тренировка перед этим концертом: по словам Дейва Холланда, это было последнее выступление в гастрольном туре, продлившемся месяц (и, кстати, первое выступление Холланда в Тампере).
Интересно следить за индивидуальными манерами солистов, за тем, как в музыке ансамбля устроено взаимодействие между инструментами. После того, как квинтет размялся исполнением упругого восьмидольного «Everflow» с новейшего альбома «Pathways», прозвучала среднетемповая, основанная на запоминающемся длинном риффе пьеса «Walking a Walk», где ради смягчения тембра Нельсон играет не на вибрафоне, а на маримбе. Подолгу и со вкусом солируют Поттер (соло в начале первой же вещи не оставило никаких тайн, все изюминки мастерства саксофониста были показаны в широком ассортименте, а в «Walking a Walk» он уже мог спокойно развивать отдельные приёмы и обороты) и Юбэнкс (сыгравший в «Walking a Walk» богатое соло с использованием мультифонии, то есть многозвучности, достигаемой одновременным извлечением звука мундштуком тромбона и голосовыми связками тромбониста), а Холланд играет изящное, логичное, спокойное, умеренно продолжительное соло. Так будет и на протяжении всего концерта, но отдельные моменты то и дело как бы увеличиваются невидимой линзой, попадая в фокус зрения аудитории. То в «Full Circle» Роберта Юбэнкса широко шагающую тему открывает интересное сочетание тромбона и контрабаса, то Нельсон в этой же пьесе разражается полнометражным соло, по которому становится видно, что он определённо любит играть больше нотами, чем паузами: когда часть финала соло он играет четвертями вместо восьмых долей, это звучит как разрежение музыкальной ткани! Сложно устроена реприза этой темы: её проводят парами, противофазой, то бас с тромбоном, то саксофон с вибрафоном.
Второе за концерт соло лидера квинтета открыло пьесу «Veil of Tears», и соло Холланда было изящным, сдержанным, но отнюдь не кратким и отличалось богатым использованием арпеджированных аккордовых построений. На изящном, медленном, мягко крадущемся риффе Поттер, а за ним — контрапунктом — Юбэнкс излагают длинную, красивую тему, при повторном проведении которой меняются ролями. Затем оба одновременно, контрапунктом, солируют, и это очень эффектно!
Кульминация сета Холланда — пьеса «Lucky Seven». Средний темп, оживлённое движение, ближе к традиционному хардбопу, чем остальной материал концерта. Основа аранжировки — отрывистый рифф духовых, заполненный вязью маримбы. Здесь выделяется соло Поттера, сразу приобретающее крайне напряжённый характер — именно он в ансамбле играет роль «экстремала», при всей аккуратности игры этого саксофониста, и третье за концерт соло Холланда — самое виртузоное, но не менее сдержанное, чем первые два. На пунктирном риффе единственное за весь сет соло ведёт барабанщик Нэйт Смит: мелко, тонко, негромко, гипнотично, без излишнего грохота, на одном смещении акцентов.
На бис была сыграна «Easy Did It»: очень мягко, с улыбкой, уверенно, с внутренней ироничной твёрдостью, как и практически всё, что показывает на сцене один из лучших камерных составов современного джаза.
Но лучший концерт фестиваля, как донесли мне остававшиеся в Тампере западные коллеги, случился уже после отъезда группы российских журналистов — 7 ноября, когда фестиваль завершило выступление финского марширующего оркестра, построенного по образцу современных нью-орлеанских брасс-бэндов, сочетающих в своей игре джаз, фанк, балканскую музыку, польки, марши и Бог знает что ещё. Bad Ass Brass Band из Хельсинки, игравший на ночной клубной сцене в последний день фестиваля, я не видел, но если там всё было так, как на этой видеосъёмке (сделанной именно в Тампере) — кусаю локти, что пропустил!
[youtube=http://www.youtube.com/watch?v=cFDA0bgZ75Q]
Автор выражает благодарность дирекции фестиваля, организации GoTampere и санкт-петербургскому «Хельсинки-центру» за любезное содействие в организации поездки на фестиваль.
