| Анна Филипьева, редактор «Джаз.Ру» фото: Кирилл Мошков |
 |
25 марта в Культурном центре ДОМ прошёл концерт японского контрабасиста Дзюна Кавасаки в содружестве с его российским коллегой Владимиром Волковым, танцовщицей Алиной Михайловой и молодым трубачом Антоном Силаевым.
Концерт вышел неоднозначным. Имели место как действительно мощные эпизоды, так и довольно слабые.
Самое яркое впечатление, пожалуй, произвёл дуэт контрабасистов. В ходе концерта было два таких продолжительных фрагмента — по одному в каждом отделении. И в обоих случаях процесс взаимодействия Владимира Волкова и Кавасаки Дзюна производил потрясающее впечатление. С одной стороны, привыкший к работе в театре — а значит, и к выходящим за грани традиционной музыки взаимодействиям — Кавасаки Дзюн с большим энтузиазмом подхватывал идеи, подбрасываемые ему Волковым. С другой стороны, Владимир Волков, который, пожалуй, способен держать зал даже исполнением гаммы до-мажор, на эти идеи, как всегда, не скупился. Очень сильный дуэтный фрагмент — взвизгивающие наподобие свиста хлыста контрабасовые глиссандо в верхнем регистре, а затем — нежный дуэт с лирической протяжной темой Волкова и темброво напоминающим арфу арпеджированным аккомпанементом пиццикато на укороченных струнах у Кавасаки. Дальше — нахальный разнузданный марш двух контрабасов, который сменила натуральная контрабасовая перестрелка… а потом вдруг запорхали прозрачные бабочки, превратившиеся в подобие сицилийского танго, если такое возможно.
ДАЛЕЕ: много картинок, кошачий наполнитель, иероглифы, тень Курёхина и «комюникэйсен»…
Во втором продолжительном дуэтном эпизоде Волков и вовсе взял всю инициативу в свои руки, и гостю оставалось только ловить и придавать форму их совместному потоку сознания. Впрочем, музыкальная ткань выстраивалась у них настолько ловко и логично, что, в общем-то, сложно с уверенностью сказать, было ли всё это спонтанной импровизацией от начала и до конца.
С другой стороны, взаимодействие контрабасистов с танцовщицей Алиной Михайловой складывалось не так гладко. Автор этих строк ничего не смыслит в современном танце, и её наблюдения по этому вопросу не претендуют на сколько-нибудь профессиональный подход, но похоже, что в первом отделении, посвящённом спонтанным взаимодействиям, что-то не заладилось. То ли контрабасисты переосторожничали и напустили многовато лирики, а танцовщица рассчитывала на что-то более резкое и не успела своевременно откорректировать свою модель сценического движения, напоминающую смесь пантомимы с брейк-дансом. А может, просто не сошлись характерами. Трудно сказать. Но органичного целого не получилось. Действующие лица подолгу смотрели друг на друга в ожидании чего-то, и, не дождавшись, сами приступали к активным действиям — не всегда согласованно. В конечном итоге, как ни странно это звучит, самым органичным в плане совмещения движения и музыки вышел эпизод, когда танцовщица удалилась вглубь сцены и легла там спать. Только не нужно искать в этом предложении издёвку. Это был действительно органичный эпизод.
Второе отделение большей частью представляло собой театрализованную пьесу Кавасаки Дзюна, посвящённую проблемам коммуникаций и их решению посредством глобальной сети и международным процессам. По ходу действия его участники занимались какими-то им одним понятными делами, время от времени входя во взаимодействие с партнёрами, но не находя у них понимания. Правда, в данном случае такова была идея автора. Мощно пахло перформансами 80-х годов прошлого века. Над горизонтом туманно вставала тень Сергея Курёхина (метафизическая, разумеется). Кавасаки осуществлял какой-то творческий поиск посредством контрабаса. Одетая в подобие японской рабочей одежды Алина Михайлова деловито колдовала над кастрюльками, тазиками и ведром с гранулированным наполнителем для кошачьего туалета. Волков раскладывал по сцене в одной ему известной последовательности листки бумаги с закорючками, частично представляющими собой японские иероглифы, а частично — кажется, просто набор похожих на иероглифы картинок (или он поворачивал их к зрителю не всегда правильной стороной?). Время от времени он выхватывал из кипы бумаг одну и предлагал её кому-то из персонажей, которые либо никак не реагировали на его порыв, либо истолковывали его превратно — как, например, персонаж Алины, который в ответ на стал заворачивать в предложенные Волковым бумаги с хитрыми надписями свой кошачий наполнитель.
Параллельно с этим Антон Силаев играл время от времени на трубе, а электроника воспроизводила фонограммы с записью минималистических стихов и обрывков прозаических текстов на японском и русском языках, причём русские тексты явно читали японцы, с русским языком не знакомые вовсе (как сказал после представления Кавасаки-сан, это было специально так задумано — как ещё один символ коммуникационных барьеров; вообще говоря, барьер ощущался слабо — японскую речь автора было несложно понимать и без переводчика, так как в ней доминировали общепонятные слова «комюникэйсэн» и «контарабасу»).
В финале пьесы большинство персонажей всё-таки пришли к консенсусу. Проявилось это в том, что Алина стала читать глянцевый женский журнал, а Владимир Волков принёс метёлку, стал подметать разбросанный Алиной наполнитель и в завершение довольно-таки слышно произнёс: «Наверное, надо заканчивать уже? Насорили тут…»
Это был только финал пьесы, но не финал концерта. В завершение всего музыканты исполнили ещё одну композицию, ставшую ещё одним поводом понаблюдать за интересным взаимодействием между двумя контрабасистами, к которым присоединился трубач Антон Силаев.
