Я люблю аналогии простые и хорошо знакомые. Например, музыка и словесность.
В обеих этих областях существуют художественные произведения. У каждого произведения есть начало и конец, есть форма, в которой заключено содержание. У произведений есть авторы. Произведения можно пронумеровать, произведения - объекты. Их даже, - Господи, прости,- можно продать или купить.
Но в обеих этих областях есть и другие явления, которые тоже воздействуют на нас эстетически, художественно, но они не нумеруются, то есть не являются объектами. Обобщенно их можно назвать играми.
В игре нет автора, а есть партнеры. Содержание игры - не в результате, а в процессе. Не зря говорят - игровой момент. Игра складывается из таких моментов. Примеров игр множество. Но перед тем как рассуждать об играх применительно к музыке, отправимся в аналогичную область словесности.
Представьте, что у вас с кем-то оживленный разговор. Покончив с одной темой, вы по своей воле или воле собеседника переходите к другой. Беседа развивается непредсказуемо. У нее нет сюжета, тут главное - не форма, а мгновение, переживаемое вами совместно с собеседником. Сам процесс, переход от одного момента к другому поглощает вас целиком. Вы можете изменить ход этого процесса, продлить или окончить его в любую минуту. К вашему разговору всегда могут подключиться другие люди, и он пойдет по другому пути. Это - игра.
Представим теперь, что ваш разговор застенографирован и отдан на исполнение актерам, загримированным под реальных собеседников. Чтобы все было в точности. Записанная беседа будет воспринята актерами как кем-то сочиненная пьеса, которую им надлежит исполнить. У пьесы появился сюжет, заранее известный ее участникам, который они уже не могут изменить . И к их диалогу уже никто не может подсоединиться, в пьесе это не предусмотрено. При исполнении определенная доля игры остается, но эта игра уже совсем другой природы - это игра актерская, ее цель - сделать исполнение максимально правдоподобным.
Сущности беседы и пьесы принципиально различаются. А внешне, со стороны, они будут выглядеть тождественно.
На этом примере, как я надеюсь, можно почувствовать грани, которые, с моей точки зрения, должны были бы отделять три различных искусства, три совершенно разных вида художественной деятельности - импровизаторство на одной стороне и сочинительство с исполнительством на другой. Если бы заново придумывать термины, то я лично исходил бы из такой модели.
Если человеку никто не отвечает, он может врать сколько угодно. Если же двое или несколько людей разговаривают, то даже если вы не понимаете их язык, вы можете поручиться, что друг друга они отлично разумеют. Перенесем это на музыку, и поймем, что уже сам факт существования и функционирования ансамбля импровизаторов есть доказательство содержательности каждого импровизационного высказывания. Иными словами, импровизация (в том виде, как я этот термин определяю) - всегда содержательна. Мало того, это содержание способно управлять поведением партнеров по ансамблю. Благодаря этому взаимоуправлению партнеров ансамбль слаженно звучит и без предварительно написанной партитуры и даже без репетиций. Завсегдатаи знают, как рвется народ на джем-сешн, где неизвестно, кто с кем и что будет играть.
Это у кассира в кинотеатре можно спросить, про что фильм и чем он закончится. У входа на стадион таких вопросов не задают. Тут совсем другой интерес.
Из только что прочитанного не следует делать вывод, что в джазе кроме "взаимоуправления партнеров" ничего не происходит. Джаз - одно из самых эмоциональных искусств, способное в своих лучших образцах будить те же струны внутри нас, как и другие великие искусства. Великие джазмены - не только великие личности и игроки, но и великие артисты и музыканты. Просто, покоряясь их магии, не помешает знать, что под ней все настоящее. Для того и нужны партнеры, чтобы игра была честной. В джазе не бывет шулеров.
Может быть именно потому, что джазмены заняты "взаимоуправлением", они не манипулируют нами, нашим общественным сознанием. Подлинные джазмены принципиально не могут быть "инженерами человеческих душ". Один из таких "инженеров" сравнил художественную удачу с забиванием гола и именно поэтому от него естественно было получить информацию, что артисты джазовые, уходя за кулисы и развязывая тугие бабочки, лояльно поют русские народные песни. Кстати, почему у артистов джазовых тугие бабочки? Потому что джаз - музыка толстых? Или у них накачана шея? Может, поэт встретил люберов?

Замечали ли вы, что собеседник после каждого обладающего самостоятельным смыслом фрагмента вашего к нему обращения адресует вам легкий кивок? Это означает, что он адекватно понял вашу мысль и вы можете переходить к изложению следующей. Если бы тот же человек слушал не ваше к нему обращение, а, скажем, произведение словесности, например, стихотворение, то пока вы не окончили чтения, он бы не подавал вам никаких сигналов, то есть как бы не вмешивался в произносимый текст, а свою реакцию на услышанное выразил бы лишь после окончания вашего выступления.
Это должно навести нас на весьма непростую мысль, что речь, которой мы пользуемся при общении, и текст, который является носителем художественного смысла, обладают принципиально разными свойствами. Художественный текст нерасчленим. Не бывает полкартины, полсимфонии, не живет даже полчастушки.
Импровизаторы-партнеры как бы беседуют на языке, которым владеют все в ансамбле. У этого языка определенная грамматика и определенный словарь. Этот язык определяет стиль ансамбля. В джазе такими стилями являются в числе прочих диксиленд, мэйнстрим, би-боп, различные модальные стили. У стилей есть еще множество оттенков, как бы диалектов. Джазмены это прекрасно и мгновенно ощущают в своем партнере. Для них бесконечно важно, как он слышит происходящее в ансамбле, какими мотивами, контрапунктами или аккордами реагирует, подходит ли он им как партнер.
Вы чувствуете,- совершенно другие эстетические принципы. Там каждый автор стремится найти свое творческое лицо, свою нишу, тут наоборот, партнеры группируются по сходству. Композитор, а особенно композитор в высоком понимании этого слова и предназначения, должен предложить свою совокупность выразительных средств, как бы "свой язык", иначе его опус назовут банальным, а его самого эпигоном.
А вот в джазе, в фольклоре, в играх понятия эпигона вообще нет. Наоборот. Второго Дмитрия Шостаковича не нужно, а вот второй Эдуард Стрельцов или Армстронг были бы нарасхват.
Нет, вы только вдумайтесь - вся академическая музыка и какой-то там джаз говорят на принципиально по-разному устроенных языках, хотя внешне очень похожих. Так могут ли эти два мира друг друга понять? По большому счету - да никогда!

Приведенная мною модель "беседы и пьесы" легко переносится в область музыки, и я полагаю, что читатель может сделать это и без моей помощи. Но на одной теме я хочу остановиться подробнее.
Можно ли сказать, что импровизатор - это композитор и исполнитель в одном лице?
У каждого композитора своя технология сочинительства. Один уезжает подальше от городского шума, другому достаточно просто уединиться в кабинете, а есть и такие, которых заводит публика, и они любят фантазировать во время выступления. Согласитесь, есть определенный зрелищный азарт, когда артист как бы заключает со своими слушателями пари, что он с первой попытки создаст ладно скроенное произведение.
Девяноста девять людей из ста назовут такого артиста импровизатором, я же склонен считать его сочинителем-моменталистом. Он ни с кем не играет, у него нет партнера. Он - автор. Он может беседовать только со своим вторым я, которое часто оказывается язычком, спрятанным за щеку.
Экспромт - не импровизация, а сочинение, только мгновенное.
Порой экспромты сочиняются дома, и автор просто дорожит той естественной небрежностью, которая в них есть и которая служит знаком искренности. Хотя я, как литератор, и следовательно, сочинитель, знаю, что этого качества можно добиться и тщательной работой над вещью.
Сегодня импровизатор - это таинственно и романтично. Выходишь один на сцену, закатываешь глаза, напускаешь на фэйс большую загадку и - вперед. Другие с бумажкой или по бумажке, а ты все в уме. Это так же сверхъестественно, как перемножение в уме шестизначных чисел. Такой исполнитель приковывает наши чувства подобно канатоходцу, да и сам он испытывает пьянящий подъем - на карту поставлена его репутация. Пусть этот интерес несколько зоологичен, но как показывает жизнь, он устойчив и массов, а это важно для кассовых сборов и профессии.
Мне же думается, что фантазировать одному легче, чем по-настоящему импровизировать. Не нужно держать ритм. Где загнал, где замедлил - когда один, что за беда! Можно не бояться потерять или сменить долю. Вылететь из квадрата. Никто не оспорит. Не мешает партнер. Свобода! Не потому ли столько у нас одно время появилось пианистов-солистов, выступающих со "спонтанными импровизациями" - Чижик, Пташко, Газаров, тот же Курехин. Даже искусному джазмену Алексею Козлову доводится иногда играть соло на саксе на фоне заранее составленной фонограммы. Это как знаменитый разговор Утесова с патефоном, на котором крутится пластинка с предварительно записанными им же самим репликами. А с чем еще глашатаю джаза выйти на три минуты в сборном политконцерте в Доме Кино?
Серьезный консерваторский музыковед, если скажет в приличном обществе про импровизацию, то либо взгрустнет о позабытом умении сыграть каденцию, либо прочтет панегирик Баху, часами музицировавшему за клавишами. Без нот!
О подлинном искусстве музыкального диалога, совместного музицирования можно говорить только с фольклористами да со специалистами по восточным, устным культурам. Джаз в нашем обществе - островок устной культуры в океане письменности. Джаз - территория совсем иной эстетики в окружении абсолютно других критериев и правил.
Так что импровизация - совершенно особое искусство, а не просто особая технология сочинения. И джаз - жанр музыки совершенно особый. Таковым, я думаю, его и следовало бы считать. А идя на компромисс, иметь в виду.

Ну, а теперь скажите, так ли уж важно цепляться за эту импровизацию, предпочитая этот признак критериям художественного совершенства, мастерства, безукоризненности отделки?
Старики помнят приезд в нашу страну американской труппы "Глобтроттерс" - этакого виртуозного баскетбольного театра. Труппа разделялась на две команды, которые разыгрывали матч по заранее расписанному сценарию, с заранее заготовленными и отрепетированными ситуациями и трюками. За исключением тех умников, которые назвали это гримасой буржуазного профессионального спорта, зрители в восторге принимались по привычке болеть за ту или другую команду, между тем, как самим артистам-атлетам был заранее известен финальный счет. А выглядело это настоящей игрой, игрой невиданной, суперигрой!
Как же нам понять, где игра, а где симуляция игры? Находясь в зале, нельзя отличить живую беседу от разыгранной пьесы, а импровизацию от заученного соло. Но как и в словесном варианте, в факте живой игры, в факте импровизации можно убедиться лишь став партнером, подключившись к разговору, попытавшись стать его участником.
Короче, хочешь узнать, джаз это или нет, бери тромбон, садись к чувакам, и тебе все станет ясно.
Я понимаю, что никто моему совету не последует. Прежде всего я сам - я на тромбоне не играю. И ни на чем другом тоже. Поэтому мне, как и всему интересующемуся человечеству, остается распознавать джаз по его внешним признакам, а об остальном бесконечно спорить.
У разных групп населения относительно этих признаков мнения разные. Очень многие считают, что джаз - это когда саксофоны, тромбоны и трубы садятся один за другим уступами, а в центре - барабанщик. Тут мне нечего возразить, все верно, я согласен, хотя временами возникают трудности. Несколько лет назад наш уважаемый Олег Лундстрем объявил, что его оркестр перестает быть эстрадным и становится джазовым. При этом состав не изменил, а только уволил вокалистов и заказал аранжировки Долгову. Когда к нам приехал Эллингтон, Утесов ему отрекомендовался, как первый и главный джазист. А когда другие джазисты (но не главные и не первые) поступали к нему в оркестр, то условием было - никакого джаза.
Было такое время: совершалась какая-нибудь левацкая акция, и все косили под стиляг и джазменов. Потом наезжала комиссия, и все становились лояльными советскими гражданами. Сегодня их можно узнать по рассказам, как они боролись с режимом с помощью джаза. Кто действительно боролся, тот не дожил.
Зоркие люди подметили, что джаз можно узнать по большой ударной установке, которой нет ни в духовом, ни в симфоническом. Каким-то образом это докатилось до партийного руководства тогдашней культурой и было ему большим подспорьем в практической работе, но не помешало чуть ли не до 80-х годов путать джаз с роком.
А надо рассуждать проще: если заиграли "Чаттанугу", это джаз, если "Твист Эгэйн" - рок. Если громко, значит джаз. Если еще громче - рок. Сидят - оркестр. Стоят - ансамбль. Длинные волосы - рокер. Борода аккуратно подстрижена - джазмен. Запущена - авангардист.
Театральная и телевизионная элита часто полагает, что джаз - это когда двое-трое артистов играют на недорогих духовых инструментах нечто такое, отчего в голове заводятся интересные мысли. Джаз - это способ поумнеть.
Короче говоря, джаз это то, что называют джазом, если никто при этом не возражает. Джазменом может стать каждый, кто не претендует на иное.
А может, не надо ломать голову с этой чертовой импровизацией, дело-то простое: хорошая музыка лучше плохой. Репетиции для артистов не дураки придумали. И глобтроттеров приятней смотреть, чем иной чемпионат, и заставка к американской баскетбольной телепередаче покруче последующего матча. И не зря придумана профессия режиссера, а чтобы убрать из сценического действия тот мусор, который оставляет обычно после себя течение жизни. Как говорят в музыкальных редакциях Останкино, хорош тот экспромт, который хорошо подготовлен.
А тут еще появляются знатоки, которые нам подбрасывают, что в джазе главное свинг, но если вы спрашиваете, что это такое, то вы никогда этого не поймете.
Не верите? В одной толстой и черной книге о джазе есть специальный словарик и там сказано, что термином "свинг" обозначают "присущую только джазу полиритмию, несовпадение ритмических акцентов мелодической линии и акцентов основного метра пьесы. Напряжение и расслабление звуковой материи, раскачивание ритма и противосложение ему придают джазовой музыке упругость, неуклонную пульсацию".
Да, ребята, джаз - дело темное.
Но те, для кого за словами "упругость, неуклонная пульсация" стоят личные слуховые ощущения, приведенное нагромождение терминов не являются пустым звуком.
Откуда берется свинг?
Как и пульс, он является признаком жизни.
Джаз - это живая музыка.
Музыкант, импровизируя, высказывается от своего имени, а не выполняет поручения композитора. К слову сказать, само это разделение привычного для нас музыкального производства на два цеха - композиторов и исполнителей - в другом виде искусства выглядело бы кощунственным. Представим себе живописца, который оканчивал бы свою работу не созданием полотна картины, а написанием подробной инструкции, как ее следует рисовать, после чего ансамбли рисовальщиков-исполнителей предлагали бы миру свои прочтения авторского замысла. Ну прямо как в архитектуре, которую называют застывшей музыкой. Живописоведы ночей не спят, то на рентгене картину просветят, то химанализ соскребут, чтобы докопаться, оригинал или нет. А музыковеды вообще без оригиналов работают - и хоть бы что. Зарплата, хоть и маленькая, но идет. И все довольны.
Есть вещи, которые мы не передоверяем никому. Своих детей мы делаем сами. Секс - это свинг. Свои убеждения отстаиваем сами. Личность и воля - свинг. Сами строим свой дом. Своя работа - свинг. Любовь, исповедь, мольба, проклятье - тоже. Интенсивное вовлечение свободной воли, страсти сообщает высказыванию качества, которые улавливает лишь чуткое ухо. Помните, как сказала пушкинская Лаура в "Каменном госте":

Слова лились, как будто их рождала
Не память рабская, но сердце...

Джаз возвращает музыке ее самую древнюю и, может быть, главную функцию - быть средством человеческого общения. Именно в таком общении, начавшемся на заре человеческой культуры и длившемся вплоть до нового времени, в каждом народе сложилась своя национальная система музыкальных выразительных средств, музыкальный язык, подобно тому, как в процессе словесного общения родился язык, на котором говорит народ.
Так и на музыкальном языке - сначала говорили.
Когда люди заявляют, что им джаз непонятен, это очень тревожный знак. Джаз-то, как я постарался доказать, основан на владении языком музыки, то есть на слухе, только на слухе и ни на чем другом, кроме слуха. Непонимание джаза - симптом музыкальной глухоты, невладение им - признак музыкальной немоты. Джаз - музыкальная разговорная речь в той же степени, в какой написанную музыку можно сравнить с литературой. Человек, который заявляет, что он понимает классическую музыку и не понимает джаз, похож на того, кто называет себя ценителем стиля Андрея Платонова, но при этом по-русски не говорит.
То есть, по сути, джаз - игра, основанная на слышании музыки. Это является как его сильной, так, увы, и слабой стороной. Сильной потому, что отсюда вытекает честность, ответственность, солидность его артистов. Сильной и потому, что джазу не пристало продаваться, кому-то служить, идеологизироваться, иллюстрировать какие-либо тезисы, выполнять социальные заказы. Джаз - это музыка без подтекста. В отличие от романов, симфоний и кинофильмов джаз никогда не рисовал образ врага. На фоне древнейших профессий это плюс.
А минус - из-за того, что на сокращающемся пространстве существования музыкального слуха много не построишь. Что значит игра звуков, мотивов, гармоний, ритмов и полиритмов для глухого?
Или того хуже - как у Градского:

Ох, ребята, это мука - чтобы с голосом и слухом
Раздражать народу ухо, пробуждая слух и честь.

Когда я говорю на эти темы, то иногда спрашиваю собеседников, как называется главный, четырехтомный труд Владимира Ивановича Даля. Обычно отвечают "Толковый словарь", реже "Толковый словарь русского языка" и крайне редко вспоминают полное название: "Толковый словарь живого великорусского языка".
Я не знаю, как было у Даля с чувством юмора, но уверен, что с немецкой пунктуальностью и точностью изъяснения было в полном порядке. Все слова в его заголовке по-спартански просты и равнозначимы. Определение "живой" - не тургеневский комплиментарный эпитет, а классификационная категория. Есть язык живой и есть язык мертвый. Это словарь живого языка. Великий датчанин собирал его в устной речи, но не в книгах, не в творениях писателей. Сфера общения, устная стихия - вместилище живого языка. Письменный мир, печатный или рукописный - от вавилонской клинописи до пламенных строк, посланных возлюбленной или в газету - языковое кладбище.
"Мертвое царство слов", - сказал Гоголь.
"Звук умирает в нотном тексте", - подтвердил Шнитке.
И не потому ли Европа так влюбилась в джаз, что он принес с собой в ее помертвевшую музыку дыхание жизни?
Вместе с тем композиторский цех, в нашей, единственной в своем роде стране, подмял под себя и нарек вторичными, второстепенными другие, исполнительские музыкальные искусства (как законодательная советская власть всегда стремится узурпировать исполнительную).
Попытки учредить союз музыкантов, союз джазменов наталкивались на звериное противодействие совкомпозиторских бонз. И тогда ухватистый Юрий Саульский придумал, как стать во главе джазового движения - принимать в ряды монопольного союза отдельных джазменов из числа руководителей джаз-ансамблей. Как композиторов-практиков без академического образования. Возникла джазовая номенклатура. От этой сделки была обоюдная выгода. Членство в творческом союзе, пусть объединяющем деятелей совсем другого искусства, давало определенные привилегии. А джаз оказался под чужим зонтиком.
Пока в музыке мощна устная сфера, музыка жива. Осталась одна письменная - она мертва. Мертва латынь, на которой не говорят. Мертвый язык не родит новых слов. Мертвый язык не связан с человеческими чувствами, а потому не способен нести художественное содержание. Слова мертвого языка хороши лишь для языка науки, но не искусства.
Потому-то я и думаю, что Большая Музыка все равно пройдет в свое будущее лишь по джазовому мостику. Джаз спасет ее.

Я устал писать о музыке и хочу сказать о жизни.
Наша жизнь, как и вся история человечества, дается только раз и не знает черновиков. И в джазе нет второй попытки.
До джаза музыка моделировала авторитарную модель общества: как Бог един и царь един, так один автор, один дирижер, один артист и - мы, слушатели, зрители, паства. Автор волен, а значит своеволен и властен. Он сам пишет для себя и нас законы. Джаз - модель той райской жизни, когда нет другой власти, кроме строгих и справедливых законов, написанных до нас.
Джаз - это встреча и диалог культур. Первые искры джаза были высечены из столкновения европейской и африканской традиций на американском материке. Теперь на палитре джазменов все музыкальные краски мира. Потому мне казалось, что джаз имеет исключительно интересное будущее в нашей стране, единственной стране, занимающей обширные пространства на двух континентах, где гнездится такое количество корней разнообразнейших национальных музыкальных культур.
Джаз - это модель мира, где все основано на взаимодействии, где есть простор, а не товар, где человек говорит за себя и отвечает за себя. Свободная музыка для свободных людей. Джаз ненавидят любые противники свободы.
Джаз - это отображение мира постоянно меняющегося, мира, описания которого моментально устаревают, то есть того самого, в который мы сегодня вступили. Некоторые еще недавно называли мир с такими свойствами эпохой победившей научно-технической революции. Когда надо действовать не по инструкциям, а по своему разумению.
Джаз - это музыка тех, кто привык думать и решать сам. Музыка от первого лица. Новые школьные учебники из серии "Свободный ум" впервые ставят перед учителем задачу в игровой форме привить детям правила речевого поведения. Джаз? Джаз.
Джаз - это и модель счастья. Если протяженность тропинки от рожденья к смерти измеряется числом счастливых мгновений, то джаз помогает продлить ее. Ибо нет большего счастья, чем пронзающее вас мгновение единения одиноких сердец.

Мне не хочется думать и писать о жизни, я закрываю глаза и слышу низкий шепот тенор-саксофона, дальнее пение высокой трубы с сурдиной и то приближающиеся, то удаляющиеся шаги контрабаса. Дымок сигареты, стакан виски со льдом или пива, темный сгорбленный силуэт погруженного в себя трубача... Одинокое сердце и тело бессчетных постелей...

Алексей Баташев
"Огонек", 1993, № 31-32

ВЕРНУТЬСЯ НА СТРАНИЦУ АЛЕКСЕЯ БАТАШЕВА