Первоначально мастер-класс носил название "Импровизирующий оркестр". Предполагалось, что в нем примут участие как исполнители-импровизаторы, так и композиторы, и его направленность обозначалась как попытка выработать универсальный язык для адекватной передачи импровизационных моделей в нотировании, а также для сближения позиций композиторов и импровизаторов вообще. Однако ситуация потребовала корректировки первоначального плана: поскольку в моем классе были только инструменталисты, изучавшие композицию лишь как предмет по выбору, акцент был смещен в сторону исполнительства. Но очевидно, что в свободной импровизации исполнитель и является "оперативным композитором", по меткому определению Владимира Чекасина. И вопросы логики построения импровизационного произведения в этой ситуации не могли замалчиваться.
С первого же занятия выяснилось, что американских студентов не миновала распространенная болезнь тех, кто решил приобщиться к свободной импровизации - играть много и громко. На одном из занятий, в оставшееся под конец время, группа решила "просто поимпровизировать безо всякого плана"; предвидя результат, я запротестовал, но переломить желание большинства не сумел. Получилось то, чего я и опасался - предельные громкости и полное отсутствие контакта между исполнителями. Урок был хорош: сами студенты признали свою ошибку и решили зафиксировать происшедшее как пример того, "как не надо делать".
Над тем же, "как надо", пришлось поработать. Одно из упражнений - выстроить композицию, не прибегая ни к каким иным нюансам, кроме "пиано". Другое упражнение - импровизация в пуантилистской технике, звуками-точками, причем играть предлагалось таким образом, чтобы два звука от разных инструментов никогда не звучали одновременно. Это упражнение оказалось настолько полезным, что с одной из групп мы повторили его дважды. В ряде упражнений мы задавали правила игры: так, например, предлагалось построить композицию, используя лишь две начальные модели - короткий акцентированный звук и долгий, протяженный. Еще одна композиция была выстроена так, что движение осуществлялось от самого высокого регистра к самому низкому.

По сути, все наши игрища преследовали одну-единственную конечную цель - создать из арифметической суммы исполнителей единый организм, способный сгенерировать импровизированный продукт, имеющий эстетическую ценность. При решении этой задачи баланс индивидуального и коллективного - немаловажная вещь. Чтобы выявить индивидуальные особенности, уловить характерную манеру импровизирования и способность к контакту, нужно было уделить внимание каждому студенту. С этой целью часть занятий отводилась на выполнение индивидуальных заданий изобретательского плана. Одно из них - "суета вокруг рояля": каждому студенту предлагалось придумать свой, особенный способ игры на фортепиано. Фантазии студентов не было предела: для построения рояльных импровизаций в ход шли все внутренности девятифутового "Бозендорфера", выбранного в качестве лабораторного животного. Использовались также и посторонние предметы: один студент совершенно меня поразил, сыграв соло контрабасовым смычком на металлических стяжках педали, забравшись под рояль.
Упражнения на контакт в малых группах - дуэтах, трио - своеобразный переходный этап от индивидуального импровизирования к коллективному. Вариантов сочетания инструментов набралось огромное количество - от дуэта двух контрабасов или допотопного игрушечного пианино и японской флейты сякухати до трио с участием лэптопа и электронных ударных. Модельный принцип сохранялся и здесь - хотя жесткой конструкции на каждый случай для камерных составов не предполагалось, достаточно было стремиться обозначить кульминацию, грамотно к ней подойти и завершить композицию "вовремя" - то есть, таким образом, чтобы внимание слушателя не ослабевало, и пьеса не выглядела затянутой.
Любой мастер-класс завершается показом товара лицом. Для нас таким показом должен был явиться финальный концерт в REDCAT, для которого две группы (третья - группа новичков - в концерте не принимала участие) готовили по протяженной (примерно 15 минут каждая) композиции. Впрочем, слово "подготовка" употребляется мной лишь в том смысле, в каком подготовленной является любая спонтанная импровизация. Для двух композиций было предложено два разных шаблона. Первой группе предлагалось реализовать модель "гармония - мелодия - ритм" - трехчастная композиция а-ля сонатная форма, с лирической серединой, которую начинали два контрабаса смычками и скрипка (эта идея возникла как раз в ходе наших занятий). Второй группе - несколько более организованной и сильной - я решил предоставить больше свободы: оговорили лишь пуантилистское начало и плотную кульминацию на форте, с "диссоциацией" материала в репризе. Оба шаблона были опробованы (в очень усеченном виде) на занятиях. Поговорили напоследок и об ответственности: шутка ли - закрывать студенческими коллективами двухчасовой концерт с участием местных - весьма авторитетных - импровизаторов-профессионалов. Впрочем, о каждом участнике - более подробно ниже.

Человеческий фактор

Как ни крути, результат любого творческого акта - а музыка в этом смысле не исключение - зиждется на личностях. Уникальность же каждой спонтанной импровизации - результат уникальной интерференции личностных качеств ее участников, проявленных посредством музыкальной коммуникации. В этой главе - небольшой портрет каждого, кто внес свой вклад в неповторимый облик достопамятного концерта 27 апреля. Каждый из этих людей достоин, вне всякого сомнения, более подробного описания - жаль, что формат статьи не позволяет это сделать.
Сьюзен Аллен (Susan Allen) - это имя обязано быть упомянуто первым. Именно с ее подачи состоялась моя калифорнийская поездка. За полтора года до того Сьюзен посетила Новосибирск, выступила со мной и барабанщиком Сергеем Беличенко в трио, а на следующий день этим же трио мы - не репетируя ни единой ноты - записали диск, вышедший годом позже под названием "Trialog". Львиная доля заслуги в организации моего пребывания в Лос-Анджелесе - опять же ее: двенадцать дней я был гостем в ее доме, занимался со студентами ее класса импровизации, она знакомила меня с интереснейшими людьми - музыкантами, педагогами CalArts, устраивала для меня замечательные поездки в Санта Барбару и Пасадену, возила по изысканным ресторанчикам с экзотической едой, командовала домашними вечеринками… При всем этом Сьюзен не переставала следовать своему обычному графику жизни - не сбавляя обороты, она также учила своих студенток-арфисток (поскольку Аллен преподает и классическую арфу), играла концерты и присутствовала на выступлениях своих учеников в институте. Общение со Сьюзен - подлинное удовольствие: мы беседовали не только о музыке, но и об астрологии, философии, политике. За те двенадцать дней, что я гостил в доме Сьюзен и ее супруга, добродушного канадца Джеффа, на имя Сьюзен Аллен пришло не менее полдюжины посылок с заказанными ею книгами. В числе авторов я заметил известные русские имена: Выготский, Бахтин. "Я собираюсь писать работу по методике преподавания импровизации, основанной в том числе и на подходе Бахтина", - призналась Сьюзен.
Широта натуры Сьюзен и ее необъятный кругозор нашли свое отражение в ее игре. Для обоих инструментов (помимо классической арфы, Аллен играет и на корейском национальном струнном инструменте кайагым) она находит невероятные краски, в результате чего арфа, к примеру, может звучать как что угодно - как рояль, гитара или даже колокольчики - но только не как арфа в ее стереотипном восприятии. Неудивительно - ведь именитая арфистка переиграла, пожалуй, весь современный арфовый репертуар, работала с электронной музыкой, не говоря уже о современной импровизации. В ее кабинете висит фотография: симфонический оркестр; три арфистки, в числе которых и Сьюзен; за дирижерским пультом - Пьер Булез, живой классик целой эпохи… Работала Сьюзен и со многими джазовыми музыкантами: среди них - Юзеф Латиф, Дэйв Брубек, Кевин Юбэнкс… Одна из записей, где Аллен и Юбэнкс вместе с другими музыкантами импровизируют вместе, меня особенно очаровала - в ней соединились, казалось бы, все ритмы и мелодии мира, во всяком случае, Запад и Восток слились воедино. Внимание к традиционным культурам - еще одна черта, которая роднит Аллен и меня, еще один пункт, по которому мы моментально нашли общий язык еще в Новосибирске. Но у Сьюзен это - не только интуитивное чувство, но и знания: на одном из занятий во время импровизации она вдруг начала выстукивать по корпусу арфы затейливый ритмический рисунок, а в конце констатировала: "Это ритм, заимствованный из музыки Ганы, я решила, что он подойдет как нельзя более удачно в этой пьесе".
Николас Чейз (Nicholas Chase) - первый из музыкантов, с которым меня познакомила Сьюзен. Невероятно живой, общительный и энергичный, он оказался отличным собеседником. Буквально с первых минут разговора я узнал о нем с его же слов чуть ли не все. Оказалось, что Николас - наполовину сириец, его родственники живут в Дамаске. Сам он - выпускник CalArts, который закончил не только как композитор, но и как специалист в области визуального искусства. Его инструменты - компьютер и видеопроектор; но Чейз владеет также и фортепиано, хотя не любит использовать его буквально. "Когда мне задали писать пьесу для фортепиано соло, - рассказал Николас, - я больше всего опасался очевидных звучаний рояля. Потому сделал все возможное, чтобы фортепиано было как можно меньше узнаваемо слушателем - использовал множество эффектов, искал новые приемы звукоизвлечения".
Перед концертом потребовалась репетиция, и в назначенный день мы с Чейзом встретились в институте искусств. Репетиция нашего дуэта заняла… 10 минут: выяснилось, что в музыке мы мыслим схожими категориями, и после обмена звуками (иначе это и не назвать - каждый из нас просто продемонстрировал, чем он владеет) заняли оставшиеся два часа беседой. "Я собираюсь в Веймар, - поделился Николас своими новостями, - буду продолжать обучение по видеоарту, ведь меня это направление сейчас интересует больше всего. Кстати, для нашего выступления мне хотелось бы подготовить не просто набор калейдоскопических видеоэффектов - хотелось бы сделать нечто более похожее на фильм."… Спустя несколько дней, когда по какой-то причине возникла необходимость связаться с Чейзом, Сьюзен полувозмущенно-полуиронично сообщила: "Позвонила Нику, а он воскликнул: тревожить только в крайнем случае, я занят программированием видеоряда к концерту. И трубку повесил". Без сомнения, Чейз действительно готовился серьезно, работал ночами. Но результат того стоил.
Джин Кой (Gene Сoye) - еще один участник нашего концерта, 22-летний добродушный афроамериканец огромного роста. Ударная установка в сравнении с ним смотрится игрушкой. Он тоже выпускник CalArts, учился у Джо ЛаБарбары. В шутку, но небезосновательно, мы называли его Gene The Genius - "Джин-гений". Этот молодой музыкант и вправду невероятно талантлив; и хотя его талант только-только начинает получать заслуженную оценку, но старт этому дан очень впечатляющий - Джин уже успел поиграть с самим Карлосом Сантаной. Сам Джин - выходец из мусульманской семьи. Сьюзен рассказывала, как на одном из уроков в ответ на ее фразу, что все мы выросли на рок-н-ролле, Джин решительно возразил: "Я - нет! Я вырос на церковной музыке и на рэпе". Он и в самом деле играет в основном рэп, соул и фьюжн; но репетиция (которая по тем же причинам, что и в случае с Николасом Чейзом, была непродолжительной) открыла иной талант Джина. Вопреки своей комплекции, он оказался очень чутким, восприимчивым к диалогу музыкантом, невероятно деликатным и изобретательным. И еще - Джин Кой является обладателем ценнейшего для барабанщика качеством: он умеет играть ТИХО.
Винни Голиа (Vinny Golia) - одна из бесспорных звезд новоджазовой сцены Калифорнии, саксофонист, владеющий вдобавок бас-кларнетом, флейтой, контрафаготом и огромным набором этнических духовых инструментов. К тому же он возглавляет собственный лейбл Nine Winds, на котором выпускается преимущественно импровизационная музыка. Знакомство с Винни состоялось в первый же день моего посещения института искусств - нас представили друг другу, и на этом, казалось бы, все завершилось. Вечером того же дня Сьюзен показала мне диск, который Голиа записал совместно с ней - "Duets", содержавший полтора десятка коротких пьес. Манера игры Голиа привлекла меня своей мощью и виртуозностью; именно под впечатлением от этого диска родилась идея пригласить этого музыканта для участия в концерте. Так сложилось, что с Винни мы почти не общались - лишь изредка, пересекаясь в коридорах CalArts, жали друг другу руки, и Голиа с вечно невозмутимым, подчеркнуто спокойным выражением лица удалялся по своим делам. Так же спокойно он дал согласие на участие в концерте и более не обнаруживал себя присутствием в этой теме - вплоть до выхода на сцену. Иногда, бродя по коридорам учебного корпуса, я задерживался под дверью репетиционного зала, в котором студенты Винни Голиа играли вместе с ним в ансамбле - тот же напор, та же экспрессия, царившая во всем. Вскоре мне посчастливилось услышать именитого саксофониста на сцене: он играл в небольшом клубе, в окружении тех же самых студентов, которым Винни деликатно предоставил процентов восемьдесят сольных моментов 35-минутной композиции. В свои же короткие соло-связки Голиа ухитрялся вложить чуть ли не весь спектр саксофонового инструментального искусства - от многозвучий до регистровых скачков. Это действительно впечатляло.
И, наконец, нельзя не упомянуть человека, который хоть и не принимал участие в концерте, но встречи с которым оставили глубокий отпечаток в моем сердце. Это Алексей Зубов, наш соотечественник, легендарный саксофонист, почти четверть века живущий в Калифорнии. В свои 70 он необычайно молод и энергичен, полон планов на будущее. "Получил приглашение от Бутмана, - рассказывал Зубов, - и решил вспомнить свою давно невостребованную тут профессию аранжировщика. Нужно показывать что-то оригинальное в России, тем более когда в твоем распоряжении большой оркестр". Та музыка, которую Алексей Николаевич показывал в записях, сделанных с разными музыкантами в разное время, действительно отличалась оригинальностью и свежестью. Но не только это - практически все записи Зубова отличает прекрасное чувство формы и отточенный мелодизм. Вероятно, это характерная черта российской музыкальной школы вообще - внимание к мелодии и форме, и, очевидно, на фоне американской музыкальной среды с ее преобладанием жестких ритмов и терпких гармоний эти отличительные черты проступают еще более явственно. В Калифорнии Зубову было непросто найти себе партнеров; он признавался, что внимательно отбирал музыкантов по клубам, вслушиваясь в их игру, ища если не единомышленников, то по крайней мере собеседников. Музыка, которую сейчас играет Зубов, совершенно не похожа на американский мэйнстрим. В ней слышатся отзвуки народной музыки - русской, балканской; в ней прослеживается знание классики и любовь к ней, и все это перемешивается с пост-боповыми фразами и свинговой энергетикой - но эти элементы никогда не затушевывают тех характерных черт, которые были выделены мной выше. Жаль только, что не удалось послушать игру Зубова "вживую"… Зато общение вышло невероятно приятным - прогулка в замечательный тайский ресторанчик, вечерний моцион по Санта Монике, созерцание ночного моря… Да и на концерт Винни Голиа я попал с подачи Алексея Николаевича.
Коль скоро было произнесено слово "концерт", самое время рассказать о нем - о главном событии калифорнийской поездки.

Concerto Grosso

Утро 27 апреля выдалось необычайно жарким и солнечным. Жара располагала к безмятежности, но всем нам было не до того - казалось, вереница пресловутых организационных моментов будет преследовать нас вплоть до первых звуков на сцене. Больше всего проблем легло на плечи Сьюзен. Ее телефон не смолкал, бесконечные переговоры порождали все новые беспокойства - то один из студентов отказался участвовать в концерте; то произошла накладка с репетициями в институте, в результате чего потребовалось уговорить педагога, ведущего оркестр, перенести занятия; то выяснилось, что график репетиций придется менять, поскольку часть студентов из-за трафика не успеют приехать к положенному времени (а от института до центра Лос-Анджелеса почти час езды)… В час дня подъехал Ник Чейз, и мы, усевшись в заполненный до отказа инструментами и оборудованием вэн, тронулись с места. Очередное "поехали" - самое ответственное за визит.
Репетиция, предполагавшаяся начаться в 14.00, не могла начаться позже даже теоретически - выстроенный график не допускал никаких задержек. Приятно удивило, что к нашему прибытию в REDCAT (название зала - Roy and Edna Disney CalArts Theater) все было практически готово - рояль, стулья и стол для лэптопа поставлены точности со сценическим планом, отосланным нами накануне по электронной почте, микрофонные стойки установлены на местах. Не хватало, пожалуй, нескольких проводов - сущая мелочь в сравнении с той работой, которая была проделана еще до нашего приезда. Потихонечку собирались студенты, неторопливо распаковывая свои инструменты прямо на сцене. Вскоре появился и звукорежиссер - Джованни Ди Симоне (Giovanni Di Simone), высоченный итальянец с добродушным лицом. Сьюзен отрекомендовала его как великолепного специалиста, и это была истинная правда: уже через 15 минут Джованни, послушав студенческие составы (в каждом из которых было по 10 человек, плюс Сьюзен и я), дал настолько точные рекомендации по игре и корректировке в расстановке музыкантов, что я просто диву дался. График репетиций между тем все-таки трещал по швам - на ходу приходилось все переигрывать; кто-то застрял в пробке на шоссе, и мы перекинули очередность. Больше всего беспокойств было по поводу Джина, нашего барабанщика: он сильно задерживался и не отвечал на звонки. Настроившись - быстро и оперативно, благодаря стараниям Джованни и звукотехников REDCAT - мы решили не дожидаться Джина и отправились в чайна-таун перекусить перед концертом. Вскоре объявился и Джин - буквально за полчаса до начала концерта он прибыл на место, расставил барабаны, извлек несколько звуков в содружестве со мной и Сьюзен. Разойдясь по удобным гримеркам, мы начали финальный отсчет.
Первое отделение. Начинаю соло - три короткие пьесы: разведка, проба зала, привыкание к обстановке. Публики почти не видно из-за софитов, но ощущение от зала теплое, реакции живые; очень быстро я почувствовал себя как дома в этой уютной, почти домашней обстановке. Заканчиваю; ухожу со сцены, чтобы вернуться вновь - но уже со Сьюзен, с которой играю дуэт. Накануне мы договорились заранее: в дуэте - все классически, только арфа и рояль, спецприемы побережем на потом. Дуэт разворачивается неторопливо, лирично, с неожиданными всплесками эмоций и волнообразными кульминациями. В коде "растворяемся" - арфа уходит в верхний регистр, ей вторят высокие рояльные струны - касаюсь их пальцами… Сошли на нет - молчание, которое нарушает одобрение зала. Время следующего дуэта - я и Николас Чейз со своим видео и сэмплами. Я использую электронику - с компьютерными эффектами Ника она сочетается как нельзя лучше. На экран смотреть нет возможности - лишь однажды взгляд падает на проекцию в арьере и встречает… огромный глаз, вращающий зрачком в разные стороны. В ход идут экзотические инструменты - цуг-флейта, резонирующая от струн рояля, скольжение по струнам предметами… Кульминация - фортепиано кластерами и сэмплы, до боли напоминающие скрип медиатора, скользящего по басовой струне. Итог - внезапный, неожиданный. Чувство формы, кажется, не подвело. Аплодисменты, улыбка Ника - состоялось.
Финал первого отделения - трио: Сьюзен, я и Джин Кой. Здесь мы "развернулись" - начали с дуэта кайагыма и клавишного ситара; ударные поначалу робко и незаметно вплетаются в ткань нашего диалога, затем - становятся полноценным третьим. Развитие опять идет волнообразно, с небольшими соло каждого. Для ударных отвели больше времени, чтобы Джин выразил себя, - и я в очередной раз был поражен талантом этого молодого музыканта, его умением выстраивать соло в такой непростой ситуации, когда важен баланс, и нужно соблюсти акустическое равенство. Сьюзен отвечает Джину невероятно изобретательно - резиновый шарик, скользящий по корпусу концертной арфы, издает причудливые звуки, совсем не вяжущиеся с образом классического инструмента. Композиция близится к концу; затухает деликатный шум тарелок, повисая в воздухе как вопрос: что будет дальше? Поклоны, аплодисменты, гудение пустеющего зала. Антракт.
Второе отделение - опять дуэт, на этот раз - с невозмутимым Винни Голиа, избравшим для выступления из своего необъятного инструментального арсенала сопрано-саксофон. Семиминутная импровизация проходит на одном дыхании практически в буквальном смысле - такое ощущение, что Голиа не делает в игре не единой паузы, чтобы перевести дух. Вновь я подивился фантастической экспрессии этого музыканта. Пожалуй, равенства в этом дуэте не вышло - рояль звучал лишь дополнительной краской к саксофону Винни, больше беря на себя функцию аккомпанемента. Ощущение захватывающей гонки, не дающей ни единого шанса на расслабление, отступило лишь в самом конце, когда Голиа, постепенно переходя на флажолеты, замер на тихой и высокой ноте. Время малых составов истекло.
Наступает, пожалуй, самый ответственный момент концерта - время больших составов. Немного волнуюсь за первую группу студентов - на репетиции они показались мне несобранными. Но что происходит с ними на концерте? Откуда вдруг взялась эта точность исполнения замысла, это внимание к партнерам, умение слушать друг друга? Как потрясающе лирично прозвучал средний раздел композиции - два контрабаса и скрипка задают этот тон, который подхватывают - медленно, постепенно - все остальные, присоединяясь понемногу… Ритмичная кода - доводим до пика и внезапно - все вместе - останавливаемся. Полный восторг! За кулисами, путаясь в словах, переполненный чувствами, благодарю молодых музыкантов за столь неожиданный подарок - совершенно не видя, что передо мной стоит уже следующая группа, только готовящаяся к выступлению. Сьюзен возвращает меня к реальности: "Роман, эта группа еще не играла, ты с другими людьми разговариваешь!" Все смеются.
Финальная композиция - свободный полет, начинающийся ниоткуда и в никуда уходящий. Форма развивается волнами: за пиком следует спад, предвещающий следующую волну. Здесь я играю меньше, преимущественно слушаю и иногда корректирую процесс - "дирижированием" это можно назвать с большой натяжкой. Музыка сосуществует с видео - Ник Чейз укладывает на звуковую ткань очередной интерактивный фильм. Игра света, звука и видеоряда впечатляет не только публику, но и самих участников концерта. Кода. Поклоны. Радостные лица. Свершилось!

Теперь все это кажется нереальным, случившимся не со мной, а скорее подсмотренным где-то в чужой, не имеющей отношение к моей жизни. Таково свойство прошлого - от него остаются лишь напоминания, что это было, и чувство, что подобное когда-нибудь может повториться. Все дальнейшее, происшедшее после этого концерта - лишь рамка, обрамление для этого самого значительного события. Дорога домой показалась излишне короткой: не хватило времени, чтобы наедине с собой осмыслить итог калифорнийского путешествия. Возможно, это происходит сейчас - ведь приобретен опыт, который просто обязан быть реализован на нашей, российской почве. Но сколько это займет времени - одному Богу известно. А пока - по многу раз возвращаюсь в своем сознании к тем самым дням, когда на другом конце земного шара дышал одним воздухом с единомышленниками, говорящими на ином земном языке, но мыслящими едиными категориями. Спасибо всем, кто предоставил эту возможность - быть с вами. Спасибо вам, дорогие иноземные единомышленники, за то, что были со мной. Мы не ставим точку в этой истории - скорее, вселяющее надежду многоточие…

Роман Столяр
Лос-Анджелес - Нью-Йорк - Москва - Новосибирск,
апрель-май 2007