Наш разговор с лидером ВО Романом Сусловым состоялся еще до концерта; тем не менее получившееся интервью служит и прекрасным послесловием к этому событию.

Если я правильно понимаю, то "Вежливому отказу" несвойственно участвовать в таких помпезных мероприятиях. Кому принадлежала инициатива организации этого концерта?

- Наши старые друзья предложили нам вспомнить, как это делается, как играется на больших площадках, с хорошим звуком. Меня просто выдернули из деревни и сказали, что я обязан это сделать. С другой стороны, я думаю, что пауза в три года может быть прервана на такое разовое мероприятие. Речь о праздновании 20-летия шла давно, но поскольку дата все время переносилась, в конце концов это получился уже 21 год, "очко" - тоже своего рода юбилей, наверное.

Расскажите, как происходило ваше знакомство с поэтами, с которыми сотрудничала группа?

- Вообще мы все из одного института, из МИФИ. Мы общались там, а в то время в кругу, так сказать, бывших и будущих инженеров очень сильно развивалась культурная среда. Я помню, что первые более или менее легальные вечера андерграундной музыки были организованы в кофейне Физтеха. Мы там играли с "Отказом" первого состава. Я сейчас вспоминаю это выступление, это был вариант совсем для нас незнакомый, кабацкий. До этого мы старались играть хоть и на подпольных площадках, но в каких-то ДК, закрытых студенческих клубах. А тут люди что-то пили и ели, еще было обязательно отыграть несколько отделений или, как это по-кабацки называлось, заездов. У нас программа тогда не набиралась на это, и было много спонтанной импровизации.

А как у вас в составе оказался композитор Павел Карманов?

- Наш клавишник Максим Трефан попал в автокатастрофу, и мы судорожно стали искать кого-то на эту роль. А Павлу самому нравилось то, что мы делали, так что все получилось довольно быстро и легко. Правда, он сразу сказал, что вряд ли сможет сыграть все партии Трефана, исполнителя довольно техничного. Но тем не менее, будучи настоящим музыкальным педантом, он скопировал практически все импровизационные партии Максима, включая все огрехи, которые на студии мы пытались вычищать - и повторяет все это до сих пор с успехом на концертах.

Карманов сам пытался сочинять какие-то партии?

- В наших поздних программах достаточно много свободных музыкальных кусков. Но вообще-то мы всегда это практиковали в составе, мы многое отдавали на откуп инструменталистам. Это важно и для меня самого. Дело в том, что "Вежливый отказ" для меня всегда был цельным, целостным явлением. Хотя у меня и была там роль диктатора, я имел право редактора и говорил, что годится, а что нет, но значимость музыкантов, их партий, их творчества для меня всегда была определяющей. Поэтому этот проект никогда не будет называться "Роман Суслов и "Вежливый отказ".

Все-таки где проходит грань между вашим лидерством и возможностью других проводить свою линию?

- Иногда я просто говорил: вот вам форма, впихивайте в нее, что хотите. В таких случаях я только более или менее определял направление, характер. Даже не на музыкальном языке, а скорее предлагал словесное описание, на каком-то абстрактном, чувственном уровне, на что это должно быть похоже по ощущению. Так сделан весь наш альбом "И-и раз!..", он большей частью импровизационный. Но бывали и определенные мелодические куски, которые были для меня важны - они жестко прописывались заранее, раздавались ноты, вплоть до барабанов.

Ваша группа никогда не принадлежала ни к какой тусовке - ни к рокерам, ни к джазовым авангардистам. Почему так получилось?

- Может быть, это свойство моего характера, потому что я вообще не люблю много и попусту разговаривать. Активное создание закулисной имитации творческой жизни мне было всегда чуждо. Хотя мы иногда участвовали в чьих-то музыкальных проектах. Одно время мы все записывали какую-то музыку для кино. Например, для фильма "Асса" мы должны были дублировать песню "Здравствуй, мальчик Бананан" - наш басист Дмитрий Шумилов (в фильме "Асса" он играл роль негра Вити - Г.Д.), я и какой-то феноменальный джазовый барабанщик, сейчас, к сожалению, не вспомню его имя. Наша версия в результате не вошла в фильм, вместо нее использовали довольно гнилую оригинальную фонограмму. А в нашей был определенный кайф, потому что она с точностью, до идиотизма повторяла не только динамику оригинала, но и все технические ошибки, замедление темпа, например (смеется).

Сочиняете ли вы что-то сейчас?

- У меня просто есть некоторые наметки, я пока не хотел бы о них говорить, потому что мне нужно, чтобы это вызрело в незыблемую внутреннюю линию. Раньше у меня никогда не было сомнения в том, что я делаю, а сейчас я скорее нащупываю, чем имею конкретный созревший план.

Но если из этого что-то выйдет, то это все равно будет что-то с "Вежливым отказом"?

- Возможно, потому что я человек ленивый, и мне проще пользоваться помощью друзей, чтобы мы все это делали вместе. Может быть, будут привлечены какие-то инструменты с другим звуком на солирующие партии - тромбон, скрипка. Мне сейчас интересно поработать с новой фактурой звука.

Тексты вы сами больше не пишете?

- Нет. Но мы же тексты как писали: собирались моя жена Анна Арциховская, наш друг Саша Слынник, тонко чувствующий словесник, и я, и начинали перекидывать друг другу фразы. Так в конце концов рождались вещи вроде "Жаль" или "Большевика" с альбома "Коса на камень", на последнем альбоме в таком же духе сделан "Год быка". Но чаще всего я просто раздавал свои музыкальные "рыбы". Очень редко тексты четко совпадали с музыкой, так у нас получилось с нашей старой песней "Эй!": у меня была музыкальная заготовка, у Аркадия Семенова - текст, и мы просто попали. И вещь получилась, наверное, удачная. Мне было легко писать на тексты Петра Плавинского (первый клавишник, автор названия и ряда ранних песен группы - Г.Д.) - например, песни "Я учусь" и "В чужих озерах сна…", которые мы до сих пор иногда исполняем. Но чаще всего я сначала писал музыку, причем изгаляясь по-страшному, создавая кучу неприятностей поэтам, но они более или менее справлялись. В последнее время я стал упрощать форму с точки зрения ритма, оставляя для поэтов определенную свободу.

Как возникла идея обратиться к, как вы это называете, языку фонем?

- Это было вызвано необходимостью. С текстами была проблема, потому что я не мог добиться четкого и чуткого соответствия текста музыке, которую я пытался тогда писать. И для меня было проще проговаривать это какими-то слогами, чтобы это было наиболее адекватно тому, что я делаю.

Что собой представляла группа "27 километр", из которой вы пришли в "Вежливый отказ"?

- (Улыбается) Это была такая молодежная лирика, немного надрывная. Отчасти и я что-то писал. Например, наша песня "Встречное движение" была из репертуара "27 километра"… Мы тогда все друг друга знали, у нас бывали странные пересечения. Например, Плавинский вместе с вокалистом "27 километра" Сашей Фроловым сформировал группу под названием "Красный насос", там же и Шумилов играл… Я к "Красному насосу" тоже имел некоторое отношение: как-то мы, в очередной раз меняя репетиционную базу, прилепились к Дому работников просвещения Ждановского района, где худруком была хорошая знакомая Плавинского. Мы сели туда как оркестр "Красный насос" и были обязаны играть не молодежную, не подпольную музыку, а что-то близкое и доступное учителям того времени (смеется). Мы играли какое-то странное сочетание барокко и псевдоклассических инструментальных композиций. Что-то сочинял Плавинский, мы делали какие-то аранжировки классических вещей. Но в конце концов мы оттуда тоже куда-то ушли. Помню, последним нашим делом там была попытка очистить крышу от снега, без страховок причем. И когда мы благополучно скатились до края этого старого зубовского особняка, едва удержавшись за карниз (смеется), то решили отказаться от этих легких, как нам показалось, денег и совсем расстались с этим домом.

Сначала ведь в "Вежливом отказе" пел Шумилов. Как получилось, что вы оттеснили его от вокального микрофона?

- Дима заканчивал училище по классу академического вокала, у него дипломная работа была по опере "Князь Игорь", и по части голоса он был достаточно жесткий человек. А мне казалось, что я смогу более гибко интерпретировать вещи, которые сам написал. То есть просто я принял волевое решение, а он по-армейски ответил "есть!" и перекочевал в клавишники. Потом он стал басистом, тоже в результате моих довольно жестких требований: коллектив рос, мы играли лучше и больше, а наш тогдашний басист Миша Верещагин немного тормозил, не мог выдержать этого темпа… Шумилов некоторое время еще пропевал какие-то партии, мы часто с ним пели дуэтом - мы же тогда пытались все разукрашивать, это была такая детская болезнь, сейчас она уже закончилась, но тогда мне казалось, что все должно быть гармоничным, мелодичным, так ладненько, собранно. Поэтому у меня сейчас ранний "Отказ" этой своей детскостью, чистюльностью вызывает улыбку… Позднее мы стали более вольно относиться к составу, где-то выступали и втроем, и вдвоем. Я помню, очень веселый и живой концерт в только что созданной Рок-лаборатории, я тогда предложил Алексею Козлову сыграть с нами. Но он побоялся, сказал: "Ну, надо хотя бы посмотреть сначала…"

А какие-нибудь другие неожиданные джемы получались все-таки?

- Было очень странное мероприятие, когда приезжала группа UB-40. Артемий Троицкий в кафе "Чайка" собрал наших титанов, Андрея Макаревича, Сашу Градского, группу "Кино", "Звуки Му". Англичане просто обозначили некую форму и оставили дырки - советские музыканты, подключайтесь! А поскольку UB-40 играли регги, а у нас было много вещей, ритмизированных в этом стиле, меня делегировали первым, взяли под руки и выпихнули на сцену. Мне тогда было крайне неловко, еще и на чужой гитаре пришлось играть, мне Лелик Бортничук из "Звуков Му" сунул свой огромный Fender… Я подумал сначала, а потом все пошло очень легко!

Что касается вашей манеры пения, ни на что не похожей: вы ее как-то разрабатывали?

- Никак. Я пытался одно время подражать каким-то западным исполнителям, которые мне нравились - например, Дэвиду Сильвиану. Но я вовремя понял, что происходит что-то не то, и я совершенно отошел от необходимости чему-то соответствовать и что-то копировать. Я действительно просто пользуюсь своим естественным голосом, ничего не формируя, не манерничая. Возможно, зря, может быть, стоило что-то создать такое специальное (смеется). Конечно, слушая себя со стороны, начинаешь что-то корректировать, и я просто убрал какие-то вредные, на мой взгляд, частоты из своего тембра, которые, на мой взгляд, не соответствуют правильному представлению о голосе человека! Но не все удалось вытравить, к сожалению, иногда у меня такая козлячесть-то пролезает. Это то, над чем, кстати, не работают наши классические певцы, это же кошмар какой-то, наша школа отличается удивительной голосовой негибкостью.

Откуда могла возникнуть информация о ваших занятиях на фольклорных инструментах? Вы действительно на них играли?

- Нет, никогда. Дело в том, что в музыкальной школе, куда я сам устроился в восемь лет, у меня был отличный педагог, Феликс Акопов. Он занимался исключительно переложением всевозможной народной музыки на гитару, и интересно, что у него с колоссальным увлечением занимались как малолетки, вроде меня, так и совершенно взрослые мужи, которым было за тридцать уже, и студенты, которые ходили в то время патлатые и хотели играть "Битлз". Он создавал ансамбли гитаристов, которые с колоссальным удовольствием играли все эти разлюлистые народные перепевки. Это, конечно, очень важный и совершенно правильный педагогический ход. Он действительно умел увлекать людей, за что ему огромное спасибо. Он же меня вытащил на сцену тут же: я там не проучился еще год, как уже выступал в ДК завода ЗИЛ, в тысячеместном зале дуэтом с парнем, который был старше меня на два года. Но потом мы переехали в Химки, где я попал к преподавательнице-домристке, которой было совершенно все равно, чем я дышу и что меня интересует. И я как был на том техническом уровне после двух лет музыкальной школы в Москве, так и остался, потом уже развивался сам.

Григорий Дурново
Сокращенные версии: "Газета"