Георгий Гаранян (1934-2010)

Кирилл Мошков, редактор «Джаз.Ру»

Ушёл из жизни Георгий Гаранян. 14 января прощание с артистом прошло в Концертном зале им. Чайковского, затем его отпевали в храме Воскресения Словущего в Ваганькове и похоронили на Ваганьковском кладбище.

Говоря о «советском джазе», мы обычно выискиваем имена тех, кто продвигал вперёд джазовое искусство, кто (пусть зачастую и невидимо для основной части мировой джазовой аудитории) делал что-то необычное, искал новые пути, экспериментировал.

Но народу — я имею в виду не те два-три процента аудитории, которые действительно знают джаз, следят за ним и разбираются в нём; я имею в виду пресловутые «широкие массы» — народу эти поиски, как правило, оставались неизвестными.

И это нормально, так и происходит по всему миру: музыку двигают вперед Колтрейны, Коулманы, Долфи и Зорны, а широкие народные массы — вне узкого круга джазовых ценителей и знатоков — знают Кенни Джи и Фаусто Папетти, а звук саксофона Пола Дезмонда в «Take Five» узнают, но имени музыканта не знают.

Так же и в советском джазе. Самым узнаваемым саксофонным звуком для всего советского народа, безусловно, являются характерные широкие «подтяжки», «подъезды» и чуть рыдающая интонация альт-саксофона в музыкальном произведении малой прикладной формы — песне «Остров невезения» из кинофильма «Бриллиантовая рука» (1969) в исполнении Андрея Миронова. И это тоже не удивительно: кино в нашей стране (как, собственно, и повсюду) куда популярнее музыки.
Партию альт-саксофона в этой песенке исполнял Георгий Гаранян. В то время он ещё не был народным артистом Российской Федерации, лауреатом Государственной премии, не был руководителем популярных оркестров — он только играл на альт-саксофоне и писал аранжировки.
Позади было участие в известных джазовых проектах 50-х — «Восьмёрке» Центрального Дома работников искусств (Алексей Зубов, Константин Бахолдин, Игорь Берукштис и др.), в сознании нынешних журналистов трансформировавшейся в «Золотую восьмёрку», и оркестре того же ЦДРИ во главе с Юрием Саульским. Саульский, композитор с консерваторским образованием, беспощадно «дрючил» молодёжный оркестр, заставляя музыкантов-любителей бесконечно заниматься, чтобы добиться от них более или менее профессионального звучания. Эту муштру прошёл и Гаранян, учившийся вообще-то на инженера-станкостроителя и не имевший никакого формального музыкального образования. К 1957 г., легендарному прорывному году московского Международного фестиваля молодёжи и студентов, оркестр ЦДРИ был в весьма приличной форме, уверенно выступил на фестивале перед тысячами иностранных гостей и заслужил не только серебряную медаль фестиваля, но и высочайшую по тем временам оценку — беспощадный разнос от газеты «Советская культура», которая откликнулась на успех молодых советских джазменов статьёй «Музыкальные стиляги»: «…Пагубный пример утери самостоятельности являет собой молодежный эстрадный оркестр ЦДРИ. Мы с отвращением наблюдаем за длинноволосыми стилягами в утрированно узких брюках и экстравагантных пиджаках».
Вскоре оркестр был расформирован, а Гаранян в 1958 г. стал первым «советским» — т.е. родившимся в СССР — музыкантом, вошедшим в легендарный «шанхайский» состав оркестра Олега Лундстрема. Пересидевшие «эпоху разгибания саксофонов» в Казани лундстремовцы после переезда в Москву в 1957 г. вскоре начали пополнять свой оркестр, а «шанхайцев» и «харбинцев» — русских эмигрантов, вернувшихся на «историческую родину» после Второй Мировой — в наличии больше не было. Взяли «советских»: трубача Юрия Каврайского и альтиста Гараняна. «Когда я поступил в оркестр Лундстрема, понял, что играть совершенно не умею, — самокритично рассказывал Гаранян в интервью газете «Трибуна». — Из-за этого по собственной воле отказался от всех сольных партий, взял те, что поскромнее, и занимался с утра до ночи».
Во второй половине 60-х был уже другой оркестр — Концертный эстрадный оркестр Всесоюзного радио под управлением Вадима Людвиковского. Но были и малые составы, с которыми Гаранян появлялся на первых московских джаз-фестивалях — прежде всего отличный квартет с гитаристом Николаем Громиным. Американский автор Фредерик Старр, автор одной из немногих западных книг о советском джазе, писал о Гараняне 60-х: «Менее яркий саксофонист, чем [Алексей] Зубов, он не торопился бросаться во фри-джаз Джона Колтрейна или в восточную атональность, с которой заигрывали многие советские джазмены шестидесятых. Но американский критик Джон Хаммонд восхищался его владением саксофоном. Вечно беспокойный и нетерпеливый музыкант, Гаранян сначала эволюционировал в сторону амбициозно аранжированных дивертисментов для джаз-оркестра, а затем — джаз-рока и фьюжн с собственным ансамблем «Мелодия». Он никогда не был большим новатором, но его высокий профессионализм аранжировщика, организаторские способности и добродушная натура позволили ему делать много хорошего джаза» (S.Frederick Starr, «Red And Hot: The Fate of Jazz In Soviet Union, 1917-1980», Oxford Press, 1983, pp. 246-247)

К этой характеристике и сейчас, через 27 лет после выхода книги, мало что можно прибавить. Действительно, оркестровые аранжировки оказались самой сильной стороной Гараняна: он писал не только для оркестра Всесоюзного радио, но и для Оркестра кинематографии, так что его аранжировки (и, зачастую, игра) звучат в очень многих советских фильмах — это и упоминавшаяся выше «Бриллиантовая рука», и «Джентльмены удачи». Когда новый председатель Гостелерадио Сергей Лапин в 1973 г. разогнал оркестр Людвиковского, Георгий Гаранян стал работать как минимум сразу в двух коллективах: в Оркестре кинематографии, где продолжал трудиться дирижёром на записи саундтреков для кино- и телефильмов («Ирония судьбы, или С лёгким паром», «12 стульев», «Приключения Буратино»…), и во вновь созданном при Всесоюзной фирме грамзаписи «Мелодия» инструментальном ансамбле, который так и назывался — «Мелодия». Этот последний оказался сильнейшим студийным коллективом в СССР в 1970-е годы (и вплоть до 1982-го, когда Гаранян покинул его).

«В ансамбле уменьшилось число инструментов (одиннадцать вместо прежних семнадцати). Исчезли традиционные группы, характерные для свингового биг-бэнда… Три трубы, два (позже — три) тромбона, два саксофона (обычно играл один А. Зубов, а после его ухода — А. Пищиков, сам Гаранян, занятый дирижированием, брался за саксофон лишь изредка)… Такой состав позволял новорожденной «Мелодии» решать самые различные задачи: аккомпанировать певцам, записывать танцевальную музыку, исполнять (в сочетании со струнными и «деревом») различные эстрадные и полусимфонические партитуры. И, наконец, играть джаз. Но уже не «мейнстрим», не бибоп — а его «электронизированную» разновидность… Исполняемая ими музыка соединяла импровизационность джаза и ритмическую основу рока».
И опять лучше современника не скажешь: это фрагмент биографического очерка о Гараняне, написанного неким Аркадием Евгеньевым (несложно, впрочем, угадать Аркадия Евгеньевича Петрова) для сборника «Советский джаз. Проблемы, события, мастера» (Москва, «Советский композитор», 1987).

Надо чётко понимать, что «Мелодия» была прежде всего, и главным образом, студийным оркестром государственной фирмы грамзаписи (единственного лейбла в стране, как это ни странно читать современному слушателю: представим себе, что в СССР, допустим, было бы при этом всего одно книжное издательство и одна киностудия!). Это означало, что первая и главная обязанность оркестра, какие бы сильные джазовые импровизаторы в нём ни участвовали — обслуживать нужды фирмы грамзаписи, у которой был репертуарный план, график записей и т.д. Огромная заслуга Георгия Гараняна — в том, что в этом бесконечном потоке записей аккомпанемента для эстрадных певцов, фонограмм для аудиоспектаклей, тематических подборок обработок официозных «песен советских композиторов» и тому подобного прикладного материала ему удалось записать силами «Мелодии» несколько чисто джазовых работ — «долгоиграющих» виниловых альбомов, изданных ВФГ «Мелодия» исполинскими по нынешним меркам тиражами, продававшимися по всей гигантской стране в каждом магазине «культтоваров» и, безусловно, сыгравших важную роль в популяризации самого понятия «джаз» на пространствах СССР. И важнейшую роль среди этих альбомов, конечно же, сыграл «Лабиринт» — альбом, выпущенный в 1974 г. и состоявший из четырёх обширных авторских пьес четырёх участников «Мелодии» — басиста Игоря Кантюкова (заглавный трек), пианиста Бориса Фрумкина («Марина»), самого Гараняна («Ленкорань») и трубача Константина Носова («Огненная река»). Под своим собственным именем Аркадий Петров писал на обложке пластинки: «Диск этот является первым чисто джазовым «гигантом» ансамбля, рассчитанным не на танец, не на развлечение, а на внимательное слушание. Это джаз, каким он стал спустя 75 лет после своего рождения в Новом Орлеане, — джаз, подружившийся с ритмами бита, с ладовой импровизацией, с искусственным (синтезированным) звуком, с электроникой». В ретроспективе, более чем через 10 лет, он же как «Аркадий Евгеньев» более сдержанно писал в сборнике «Советский джаз»: «Работа эта носит в известной степени лабораторный характер: осваивались новые ритмические схемы, новые типы композиций… Не всё здесь удалось в равной степени».
Это правда. Альбом из нынешней перспективы и правда кажется местами ученическим, но ученичество это — новые ритмы, новые звуковые концепции, новые технологии, новый подход к импровизации — проходили не новички, а первоклассные музыканты с огромным джазовым опытом, и это не могло не сказаться на качестве этой работы. В лучших моментах «Лабиринт» интересно и увлекательно слушать до сих пор, а уж какое впечатление он производил на любознательных подростков в 70-е годы, какое количество не имевших доступа к «фирменным» записям Blood Sweat & Tears или Майлса Дэйвиса молодых людей по всему СССР увлёк джаз-роком — и вовсе трудно оценить. Ну а очевидные слабости альбома, прежде всего в плане игры и звучания ритм-секции — это извечные слабости советской (да и российской) музыки, основанной на попытках играть с приматом ритма, как в «настоящей американской» музыке: всё-таки когда в стране на протяжении сотен лет нет традиций ритмического музицирования и неоткуда эти традиции взять, т.к. в традиционной музыкальной культуре превалируют совсем другие элементы — трудно ожидать, что сильные и современно звучащие ритм-секции появятся сами собой. Достаточно сказать, что и через 35 лет после записи «Лабиринта» игра и звучание ритм-секций в массе своей остаются самым слабым местом в российской музыке — причём не только в джазе, но и в рок-музыке.

Гаранян 70-х — скорее продюсер, чем инструменталист. Он очень мало играл в этот период — больше дирижировал, аранжировал, сочинял… — и занимался звукорежиссурой: школы записи современной электрифицированной музыки в СССР не было, всё приходилось изобретать на ходу, делать «на коленке», придумывать собственные технические и творческие решения, вовсе не обязательно оптимальные, но действенные…

80-е годы, когда Гаранян расстался с «Мелодией», стали для него периодом крайне интенсивной работы. Он возглавлял симфонический оркестр кинематографии (откуда необходимые навыки у музыканта без музыкального образования? — очень просто: ещё в 1967 г. Георгий Гаранян поступил на курсы дирижёров при Московской консерватории), дирижировал оркестром Эстонского радио, эстрадно-симфоническим оркестром Центрального телевидения, писал музыку для телевидения (программы «Волшебный фонарь» и «Бенефис») и для кино («Рецепт её молодости», «Покровские ворота»). Музыка к «Покровским воротам» в силу «культового» характера, который обрёл этот фильм Михаила Козакова (1982), стала, наверное, самой часто упоминаемой киноработой Георгия Арамовича, хотя ему в результате постоянно приписывают «Неудачное свидание» Александра Цфасмана, звучащее в фильме (и едва ли не «Часовых любви» Булата Окуджавы, тоже использованных в фонограмме).

Новая экономическая реальность 1990-х многих ветеранов советского джаза застала врасплох. Но не Гараняна. Руководить одновременно несколькими оркестрами ему было не привыкать, музыкантские кадры в его распоряжении были любые, контакты по всей стране — широчайшие. Мало кто из постсоветских джазменов в последние два десятилетия гастролировал столько, сколько Георгий Гаранян. И никто, наверное, не работал в таком широчайшем диапазоне. Руководство оркестром Московского цирка. Звание народного артиста России (первым из отечественных джазменов). Государственная премия. Недолго просуществовавший на деньги предпринимателя Сергея Черкасова «Московский биг-бэнд» с превосходными солистами, успевший записать всего один альбом «Рождение оркестра» (кассета — 1992, CD —2005). Собственный абонемент в Большом зале Московской консерватории (ну, не единственный джазовый абонемент там, как утверждалось, положим: первым был всё-таки абонемент Алексея Баташёва!). Руководство Краснодарским муниципальным биг-бэндом. Руководство Саранским муниципальным джаз-оркестром. Руководство — с 2003 по 2006 годы — Государственным камерным оркестром джазовой музыки Олега Лундстрема. Восстановление (или, точнее, создание заново) ансамбля «Мелодия» с совершенно новым составом музыкантов и на новой организационной базе, а затем — на его основе, в качестве биг-бэнда Российского государственного музыкального телерадиоцентра (сам Гаранян по советской ещё привычке говорил «Гостелерадио») — создание «Биг-бэнда Георгия Гараняна».

Мне год назад довелось видеть, как Гаранян дирижировал в Минске этим биг-бэндом: подводя к неизбежному «Каравану» Хуана Тизола, он проскандировал в микрофон зачин классической музыкантской шутки: «Какая песня без баяна, какой концерт без…?» А публика в один голос ответила: «…Гараняна!».

И это правда. Оркестровый проект Гараняна ближе всего стоял к народному вкусу, к уровню восприятия самой широкой, совершенно неподготовленной публики. «Песню про зайцев» и «Остров невезения» в качестве джазовых аранжировок биг-бэнд Гараняна под его водительством играл с полным правом: ведь в основе лежали именно его оркестровки для оригинальных фонограмм фильма 1968 года. Какой там «Караван»? Поэтому и ответила эта публика «Гараняна», а не «Каравана». «Зайцы» шли гораздо лучше «Каравана». Кивая и улыбаясь знакомой мелодии, дружно хлопая в первую долю, широчайшая аудитория приобщалась к джазу — и слава Богу, что из рук многоопытного ветерана Гараняна, а не из чьих-то менее заинтересованных, менее джазовых рук.
Можно было хихикать над анекдотическими неточностями, которые Георгий Арамович допускал в текстах своих джазовых радиопрограмм на «Маяке», можно было пожимать плечами в ответ на его иногда совершенно произвольные оценки в конферансе к телепрограмме «Джем 5», в которой «Культура» раз в неделю глубокой ночью показывала видеозаписи концертов великих западных джазменов; но нельзя не признать, что всё это работало на джаз. Широчайшей публике, к которой умел обратиться Георгий Арамович, которую умел привлечь и удержать, было совершенно всё равно, что именно там говорится. Ошибки и произвольные интерпретации видели и слышали те самые два-три процента, которые и так всё это знали. Остальные слышали добрую, заинтересованную интонацию, видели улыбающееся лицо неравнодушного человека, явно находящегося внутри тех явлений, о которых он рассказывал — и это работало на широкую аудиторию лучше, чем можно себе представить.

Гаранян действительно был символом советского джаза — не в меньшей, а может — и в большей степени, чем Олег Лундстрем и Юрий Саульский, ушедшие из жизни в течение первых пяти лет нового столетия. То, что Гаранян сделал ДЛЯ советского джаза, наверняка перевесит, в конечном счёте, то, что он сделал В джазе. Бесконечные, изматывающие гастроли по всей стране с самыми разными оркестрами, ансамблями, проектами — наверняка были важны для него самого, но гораздо важнее для публики были не ноты, которые звучали со сцены, а любовь к джазу, которая стояла за этими нотами. Автору этих строк случилось видеть выступление 73-летнего тогда Георгия Арамовича на фестивале в Курске. В семь вечера — концерт уже шёл — его поезд прибыл на вокзал; через полчаса он уже был за сценой. Я был ведущим концерта, нас «поселили» в одну гримёрку; объявив очередной коллектив, я вернулся за сцену и выслушал полный юмора рассказ Гараняна о том, как он перепутал поезда, в результате чего оказался в Курске в последний возможный момент. Ещё через пять минут я знакомил Георгия Арамовича с тремя молодыми датчанами, которым было предназначено стать его ритм-секцией на этом выступлении. «Hi, I’m George», сказал он им на отличном английском, лучась неподражаемо добродушной улыбкой. За десять минут музыканты «на пальцах» договорились о нескольких джазовых стандартах, которые должны были играть. Через четверть часа я объявил: «…народный артист России Георгий Гаранян!» …Мне редко приходилось слышать такую овацию. Это было что-то невероятное. Курский драмтеатр едва не рухнул!.. Георгий Арамович и три молодых датчанина вышли на сцену. С невероятным куражом и заводом ветеран советского джаза хватил какой-то стандарт на альт-саксофоне, датчане искусно «поймали» его и вступили следом. Овация не смолкала все полчаса, что народный артист пробыл на сцене. После выступления — за сценой — артист слегка перекусил и умчался на вокзал, ехать в Москву. Совершенно неважно было, какие ноты прозвучали, потому что главным была невероятная харизма, умение создать на сцене и передать слушателю ощущение джазового счастья, музыки, рождающейся прямо на глазах у публики.
А на следующий день в «Курской правде» написали, что «в этот день можно было услышать Георгия Гараняна — щемящее, берущее за душу соло на трубе».

Но это было совершенно неважно, потому что вот это ощущение джазового праздника, музыкального счастья — было.

Спасибо вам за него, Георгий Арамович.